До отправления поезда оставалось пятнадцать минут, а Светы всё не было. Я поправил тяжёлый рюкзак с пожитками и ринулся искать телефон. Порылся в карманах — двухкопеечной монеты не было. Тогда я нашарил в кармане горсть мелочи и пристроился в хвост длинной очереди, которая тянулась к кассе метро.

Очередь двигалась равномерно, но слишком медленно. Я то и дело поглядывал на часы. Когда до отправления оставалось семь минут, передо мной ещё стояли три человека.

В этот момент я сообразил, какой ерундой занимаюсь. Если Света не приехала — значит, у неё были на то причины. И никакой звонок ничего не изменит.

Я вышел из очереди и быстро пошёл через огромный зал ожидания к перронам, с которых отправлялись поезда. Протянул проводнице билет и вошёл в пропахший табачным дымом тамбур.

В полупустом сидячем вагоне мне повезло найти место без соседей. Я сел к окну и поставил рюкзак рядом с собой. Придерживая его рукой, я рассеянно смотрел на промышленный пейзаж, который проплывал за пыльным окном.

«Месяц» — стукнуло вдруг в моей голове.

И в самом деле, сегодня ровно месяц с того дня, как я попал в тысяча девятьсот семидесятый год. А сколько интересного и важного уже случилось!

Пусть и дальше всё идёт именно так. Я точно знаю, что мне суждено прожить долгую и очень интересную жизнь. Самое глупое, что я могу сделать — разменять её на будничную суету и нелепые обиды.

Эта простая мысль успокоила и подбодрила меня. Досада прошла, оставив лёгкий привкус горечи, на который вполне можно было не обращать внимания. Я закрыл глаза, задумался о том, чем займусь в Новгороде и незаметно задремал.

— Просыпаемся, молодой человек! Просыпаемся, конечная!

Чья-то рука бесцеремонно трясла меня за плечо. Я открыл глаза и увидел проводницу.

— Просыпаемся, конечная! — повторила женщина.

Лицо её было усталым, под глазами залегли синие круги. Неожиданно для себя, я широко улыбнулся проводнице.

— Спасибо!

Она удивлённо посмотрела на меня.

Молодой человек! Да, я молодой! И это великолепно!

Не переставая улыбаться, я вскочил с сиденья, подхватил рюкзак и закинул его за спину. Выскочил на перрон и зажмурился от яркого летнего солнца.

Новгород оказался очень зелёным городом. Парки, скверы, бульвары, свежая зелень тополей и лип, прохладный ветер с широкой реки. Невысокие четырёхэтажные дома не теснились друг к другу, как в центре Ленинграда, а стояли свободно — им хватало места на берегу Волхова.

Я пересёк широкую вокзальную площадь, на которой мирно дремали автобусы и троллейбусы, и окунулся в тень бульвара, густо засаженного высокими деревьями.

Бульвар привёл меня к широкому скверу, за которым виднелось двухэтажное здание кинотеатра. Дальше была гостиница. Я как-то останавливался в ней, когда приезжал в Новгород на археологическую конференцию.

По улице с древним названием Людогоща я обошёл сквер и увидел впереди высокую стену из красного кирпича с полукруглой аркой входа. Это был Новгородский кремль.

Профессора Ясина я собирался искать на территории кремля — именно там, в длинном двухэтажном здании бывших Присутственных мест находилась дирекция Новгородского музея-заповедника.

В кремле шли масштабные реставрационные работы. Тут и там попадались куски территории, отгороженной деревянными и бетонными заборами. Из-за заборов слышался рокот автомобильных двигателей и оглушительная дробь отбойных молотков. То и дело пробегали озабоченные люди в рабочих спецовках, испачканных краской и цементным раствором. Над этой деловитой суетой в синеву летнего неба равнодушно возносилось великолепное пятиглавие Софийского собора.

В дирекции музея меня обрадовали. Раскопки сейчас шли на другом берегу реки, на Ярославовом дворище, возле здания Николо-Дворищенского собора. И профессор Ясин находился именно там.

Разминая натёртые рюкзаком плечи, я спросил, где можно разместиться. Остроносая девушка-администратор равнодушно пожала плечами и поправила очки в пластмассовой оправе.

— Экспедиция живёт в общежитии педагогического института. Это бывший Антониев монастырь.

Девушка махнула рукой куда-то в сторону окна, за которым сквозь зелёную листву поблёскивала на солнце река.

— Но без разрешения вас туда не поселят.

— Далеко это? — спросил я, надеясь хотя бы оставить в общежитии рюкзак.

— Километра три, или четыре.

Девушка снова пожала худыми острыми плечами.

— Можете вернуться к вокзалу и доехать на автобусе.

— Спасибо. А раскоп где?

Девушка нехотя объяснила мне, как пройти к раскопу. Новгород я помнил только в общих чертах — и то таким, каким он станет в девяностых годах. Но название Николо-Дворищенского собора чем-то отозвалось в памяти.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил я девушку. — Наверное, пойду на раскоп, а там будет видно.

Девушка ничего не ответила, повернулась и ушла по своим делам. А я снова подхватил осточертевший рюкзак и закинул его за спину. Спина отозвалась болью в натруженных мышцах.

Через Пречистенскую арку я вышел прямо к реке и повернул налево от городского пляжа — туда, где виднелась бетонная плита моста, ведущего на другой берег.

Когда-то главный мост Новгорода находился прямо здесь, перед Пречистенской аркой. Мост называли Великим — он веками связывал разнобережные концы большого города. На этом мосту не раз происходили столкновения новгородцев и даже кровавые побоища, во время которых побеждённых сбрасывали в воду реки, а то и на заметённый снегом речной лёд.

Мост разбомбили во время войны, да так и не собрались восстановить. Построили новый, выше по течению — там, где теперь проходили основные транспортные магистрали.

Со вздохом я вспомнил, что через пятнадцать лет мост всё же восстановят. Его сделают пешеходным, выгнутым крутой красивой аркой над широкой лентой Волхова. И тогда туристы и горожане снова смогут прямо из кремля попасть на торговую сторону, где находился древний княжеский двор — Ярославово дворище.

К тому времени, как я добрался до места раскопок, ноги у меня гудели. По лицу и спине ручьями тёк пот, рубаха под рюкзаком прилипла к телу. Я мечтал только о том, чтобы сбросить с себя одежду и залезть под душ.

Звонкие весёлые голоса слышались у северной стены собора — там, между собором и небольшой Пятницкой церковью располагался широкий пустырь, заросший травой.

А с западной стороны, на широких растрескавшихся ступеньках у входа в собор сидел тощий старик с длинной седой бородой. Старик был одет в грязную монашескую рясу. Тёмные внимательные глаза на худом морщинистом лице смотрели прямо на меня.

— Вам плохо? — спросил я старика. — Может быть, нужна помощь?

Высокая тень собора падала на монаха. Одна половина его лица была в тени, другая — освещена ярким дневным солнцем. Кожа под солнцем казалась коричневой, словно обожжённая глина.

Монах молчал, не отводя