Он шагнул вперед, чеканя шаг, как на параде, и тем же громовым голосом рявкнул:

— Мои собаки ни в чем не виноваты! Они никогда не пропустят на объект постороннего! У них блестящий послужной список без единого замечания! Со своими придурками разбирайся!

Майор обвел взглядом перепуганный персонал.

Фора, почувствовав боевое настроение хозяина, рвалась с поводка и грозно скалилась на Осетровского.

Тот все же взял себя в руки и неприязненно процедил, косясь на овчарку:

— Ты уволен! На выходное пособие можешь не рассчитывать.

— Да я и сам здесь ни дня не останусь! — Ноздреватый гордо вскинул голову. — Пойдем отсюда, Форочка.

Уже из машины он успел прокричать:

— Вы мне еще ответите за Лорочку!

На пути к дому, однако, майор остыл и понял, что потеря музейного места пробивает безжалостную брешь в его бюджете. Тем более что вредный Осетровский может распустить слух, что собаки Ноздреватого плохо охраняют вверенное имущество. А деньги нужны позарез, как-никак две прожорливые собаки.

Тут Прохор Кузьмич вспомнил, что собака у него осталась одна, поскольку Лора пропала в неизвестном направлении. От этой мысли он еще больше расстроился.

У дома он заглушил мотор, выпустил Фору и уже хотел отвести ее в загон, но собака неожиданно занервничала, заскулила, заглянула в глаза хозяину, словом, всеми возможными способами дала понять, что ей срочно понадобилась прогулка.

Прохор Кузьмич воспитывал своих собак в строгости и требовал от них неукоснительного соблюдения дисциплины. Удовлетворять естественные потребности на месте службы им не позволялось. Дисциплинированная Фора дотерпела до дома, но теперь требовала свое.

— Что с тобой поделаешь, — вздохнул майор, пристегнул поводок и вывел собаку за ворота.

Не успели они пройти и двадцати шагов, как Фора осуществила свое законное право.

— Ты что же делаешь, хулиганка! — прикрикнул хозяин. — Не могла потерпеть до лесочка?

Фора взглянула на него виноватыми глазами и дала понять, что нет, не могла.

Беда была в том, что она устроилась прямо перед воротами соседа Прохора Кузьмича, отставного подполковника Поперечного. Того самого, который когда-то славился на всю дивизию зычным голосом.

Если Поперечный увидит, какое безобразие учинила перед его дверью соседская собака, он устроит настоящий скандал. И будет, между прочим, в своем полном праве.

Но Прохор Кузьмич был готов к такому повороту событий. Отправляясь на прогулку с собаками, он всегда брал с собой несколько полиэтиленовых мешочков и совок, чтобы в случае чего навести порядок. Вооружившись этим нехитрым инвентарем, он быстро убрал Форино непотребство.

По ходу этого не слишком приятного занятия он заметил блеснувшую среди продуктов собачьей жизнедеятельности монету.

Первым побуждением майора было немедленно позвонить Осетровскому и сообщить о находке. Но в следующую минуту он некстати вспомнил, как Осетровский орал на него, а главное, как оскорбительно высказывался о его любимых собаках…

И Прохор Кузьмич решил отомстить. Нет, он не отдаст монету этому богачу. Уж лучше продать — и поправить тем самым пошатнувшееся благосостояние.

Майор осторожно очистил монету от всего, с чем ей пришлось встретиться в Форином желудке, запер собаку и снова поехал в город.

Леня проследил за машиной собаковода до самого его дома. Здесь он остановился за кустами в некотором отдалении, открыл дверцу и повернулся к Лоре:

— Вот твоя деревня, вот твой дом родной. Дальше, думаю, доберешься сама. Хозяин тебя, верно, заждался!

Лора выслушала его, склонив голову к плечу, но не подумала тронуться с места.

— Чего ждешь? — Маркиз понемногу терял терпение. — Вон твое жилище — беги туда!

Собака даже не шелохнулась. Она смотрела на Леню преданным взглядом. Тем самым, который в художественной литературе называют собачьим.

— Пошла! — прикрикнул на нее Маркиз. — Пошла вон! Пошла, кому говорят!

Он попытался вытолкнуть овчарку, но та словно вросла в машину.

— А если это любовь? — мстительно ввернула Лола. — Боюсь, Ленечка, что теперь ты как честный человек обязан жениться!

— Издеваешься, да? — покосился Маркиз. — Лучше посоветуй, что мне с ней делать.

— А ты во всем честно признайся!

— Это в чем еще? — испугался он.

— Как в чем? Что у тебя жена с двумя детьми в Воронеже и еще одна в Тамбове. Ту, в Костроме, можно и не считать, это была ошибка молодости…

— Иди ты к черту! — огрызнулся Маркиз.

— Какой ты, Ленечка, грубый и невоспитанный, — протянула Лола. — Даже непонятно, что она в тебе нашла. Ой, смотри-ка, он куда-то собирается!

— Кто? — не понял Леня.

— Да наш собачий начальник!

В самом деле, Ноздреватый торопливо открывал ворота. Через минуту его машина уже мчалась в сторону города.

— Что это он вдруг так заторопился? — удивилась Лола.

— Вот и я думаю, не нашел ли он нашу монету?

Маркиз снова повернулся к овчарке:

— Немедленно отправляйся домой! Честно тебе скажу, подруга: ты не в моем вкусе. Я предпочитаю брюнеток, и комплекция у тебя того, не слишком подходящая, я крупных женщин как-то не очень… Опять же в парикмахерской ты когда последний раз была? То-то же. Если хочешь заинтересовать мужчину, надо следить за собой!

Лора обиженно рыкнула, выскочила и потрусила к дому майора.

В ту же секунду Маркиз включил зажигание, развернулся и поехал догонять Прохора Кузьмича.

Примерно через час они подъехали к Сенной площади.

Район, примыкающий к площади, еще в XVIII веке приобрел дурную славу. Здесь, у Сенного рынка, находилась знаменитая «Вяземская лавра», самая страшная трущоба города. Не случайно Федор Михайлович Достоевский поселил в окрестностях Сенной героев «Преступления и наказания».

С тех пор прошло полтора столетия, но и сейчас на Сенной обитают подозрительные личности, и до сих пор здесь можно купить и продать что угодно.

Леня потерял машину Ноздреватого в лабиринте переулков на подступах к площади. Дальше он решил идти пешком в надежде снова заметить майора, и надо же — ему повезло. Точнее, повезло Лоле. Она схватила Маркиза за плечо:

— Смотри, вон он!

Ноздреватый о чем-то договаривался с вертлявым низкорослым типом лет пятидесяти. Тип этот был какой-то потертый и поношенный. Круглую розовую лысину обрамляли редкие седоватые волосы. Длинный нос двигался, как будто к чему-то принюхивался. Завершали картину непропорционально большие ноги в крепких высоких ботинках на шнуровке.