Точно так же Медведь ласков и игрив, когда мы наедине: возится с пятилетней игрушечной мышью с пищалкой гораздо энергичнее, чем можно ожидать от пожилого пенсионера. Но, почувствовав на себе взгляд других котов, сразу прекращает игру. На колени ко мне забирается редко. Прежде чем устроиться, долго нервно крутится и решается улечься лишь в тех случаях, если его собратья вне поля зрения.

С Ральфом, с тех пор как я живу один, мне удалось выработать особенную манеру общения: чтобы пригласить его на колени, мне достаточно посмотреть на него и поднять бровь. Медведю требуется более настойчивое поощрение, но стоит ему усесться, и он чувствует себя прекрасно. Не встречал кота, который бы мурлыкал без перерывов так подолгу. Его трели звучат на высоких нотах, и кажется, будто это крик боли, но на самом деле выражение счастья, и это чувство, пожалуй, сильнее, чем у других котов. Еще я понимаю, что Медведь хочет мне что-то сказать. «Вот, — говорит он, — улови настроение. Так будет всегда, если ты прогонишь тех двух придурков. Решать, конечно, тебе. Но мы с тобой мужчины опытные — хотя я явно опытнее тебя — и сознаем, что для нас унизительно жить с существами низшего сорта».

В июле, во время одной из таких посиделок с Медведем, я наконец как следует рассмотрел Эндрю. В последнее время он к нам зачастил, а из дома уходил, посетив коллекцию пластинок. Я поместил каждую в защитный полиэтиленовый пакет, но все равно волновался: Джимми Уэбб получил свое сполна, на очереди был оригинальный альбом Скотта Уокера 1969 года «Scott4». Еще сильнее беспокоило то, что его примеру решил последовать Медведь. Он орошал предметы в доме, а я, оказывается, забыл, как трудно на него сердиться. Пуская струю на альбом «Songs in the Key of hite» Стиви Уандера, он беззаботно улыбался. Я решительно вынес кота на балкон и принялся упрекать.

— Это ниже твоего достоинства, Медведь, — говорил я. И старался подобрать другие слова, чтобы воздействовать на его интеллектуальное самолюбие. Но через полчаса уже кормил из рук вареной индюшатиной, и кот заливался восторженными трелями мурлыканья.

Когда мы так сидели, из угла, где стояли раздатчики кошачьего корма, послышалось громкое чавканье. Я решил, что шум производит Ральф, который ел с таким же слюнявым смаком, с каким мурлыкал и чихал. И тем более удивился, что из ниши появился Эндрю, замер на полпути и в упор посмотрел на нас. Я был поражен, рассмотрев на близком расстоянии, какое у него приятное, мягкое выражение мордочки. Отнюдь не хищника или вора. Даже не выражение Эндрю — такую лунную, мечтательную физиономию можно заметить в сумерках, бродящую в полумраке по незнакомому лагерю в поисках своей палатки.

Наша встреча длилась секунд двадцать и завершилась обычным кульбитом дикого гостя через балюстраду и исходом в кошачий лаз. Но эта встреча на близком расстоянии подарила мне надежду на наше совместное будущее. Или, по крайней мере, его совместное будущее с моими родителями. Я заметил не только потенциал любви в выражении его мордочки, но также струпья на ушах. Это свидетельствовало о том, что у животного нет дома.

Я часто получал предложения приютить в доме нового жильца. Не проходило недели, чтобы мне не предлагали кошку. Но я твердо держался. Ассортимент не ограничивался только усатыми. После того как я посетил приют животных в Норфолке, моя знакомая Джейн, работающая там волонтером, предложила карликового козленка. Идея показалась заманчивой, но я был вынужден отказаться, узнав: а) сколько всякой всячины жуют козлы; б) сколько из этого многообразия продуктов является для них ядовитым; в) насколько пострадает мой бюджет, если придется защищать сад от козла. Я рассудил, что если не могу осилить крышу и сарай для себя, то вряд ли осилю для рогатого существа с подозрительным прошлым.

Позднее, настроенный не так прагматично, я чуть не взял альпаку. Даже начал углубляться в тему, познакомившись с несколькими животными: гулял с ними на побережье Норфолка в компании Уилла и Мэри, от которой часто слышал выражение «похож на альпаку». Родина альпак — Южная Америка, они принадлежат семейству верблюдовых, включающих верблюдов, лам, на которых больше всего похожи, если не считать Уилла, и гуанако. От лам они отличаются меньшим ростом, более овцеобразны, разводят их ради шерсти.

В Британии альпаки сегодня не редкость, тем более удивительно, что многие о них даже не слышали.

— Кто такая альпака? — спросили меня двое друзей, и я терпеливо объяснил, что альпака — персонаж детского телешоу «В ночном саду», которая убежала со съемочной площадки и благодаря своей сообразительности выживает на воле.

Мать удивилась, узнав, что прогулки с альпакой означают «с ней», а не «на ней»: тем шести животным, с какими мне довелось познакомиться, был бы непосильным грузом даже семилетний пассажир. Приблизившись к Мачу, Пикчу, Педро, Костелло, Падро и Пепе, понимаешь, насколько они хрупкие и какую большую часть их тела составляет мех.

Прогулкой с альпаками или ламами я грезил несколько лет. И не только потому, что хотел приобщиться к ожившим кадрам из начала фильма «Империя наносит ответный удар». После неудачного визита в местный заказник с ламами, чьи обитатели подцепили вирус синего языка, который я по ошибке называл то «синим зубом», то «верблюжьим копытом», поиски привели меня к Йену, уже немолодому, спокойному, неунывающему мужчине с обожженным солнцем лицом. Он рассказывал о самом счастливом образе жизни в Норфолке. Йен взял меня, Уилла и Мэри на двухчасовую прогулку со своим стадом обаятельнейших альпак, и этот день оказался именно таким, каким потом его описывал Уилл: «самым лучшим днем». Но я и не ожидал ничего иного с того момента, как Йен на мой вступительный вопрос: «Сейчас удобно поговорить?» — ответил: «У меня на руках шесть альпак и сэндвич с сыром. Хорошо, давайте».

Он объяснил, что его альпаки самые мелкорослые в помете — не из тех, за которыми охотятся заводчики, — и поэтому недорого ему обошлись, всего несколько сотен фунтов. Содержать их необременительно, поскольку они питаются в основном травой и нарезанными яблоками. Единственно, чего альпаки не любят, предупредил он после того, как я посмотрел в глаза Мачу, это когда им глядят в глаза. Я отметил, что это их качество может представлять неразрешимую проблему для Медведя.

Другая проблема — альпаки пукают, и очень интенсивно. Занятие в духе животных, которые пришли к выводу, что пукать непозволительно только в немногие сладкие часы сна. В этом смысле я вытянул удачный жребий, оказавшись с Мачу в голове колонны, в то время как Мэри шла позади Пикчу, принимая на себя удар газовой атаки пережженной травы. У Мачу, объяснил Йен, пошаливают нервы, он не в ладах с собаками, пугается, если люди много жестикулируют, и, что не характерно для животных, чьи гены сформированы в горах, неуверенно чувствует себя на склонах.

— Однажды упал на крутом травянистом склоне. И вскоре после того, как я начал приучать его к прогулкам, взял привычку садиться и отказываться двигаться дальше.

То, что Мачу стал единодушно избранным лидером группы, — следствие загадочно извращенного образа обретения альпаками власти. В этом мире слабые и нервные могут рассчитывать на достойное место и почитание. Невольно представляешь, что бы случилось, если бы человеческое общество переняло иерархическую систему альпаков. Рядового Годфри из сериала «Папашина армия» посадили бы в истребитель и послали в небо над вражеской территорией, а Вуди Аллена отправили бы в опасную экспедицию на полюс.