Вскоре стало ясно, что Джемма тоже помешана на животных. Но все-таки призналась, что она чуть больше собачница, чем кошатница, но кошачьих тоже любит. Собственно, вплоть до последнего времени жила с одним из их представителей. И этот зверь, судя по ее восклицаниям боли, когда я ей звонил, значительную часть времени проводил, пользуясь Джеммой как снарядом для лазания. Когда Джемма была маленькой, ей выпало счастье погладить львенка, и во время одной из наших первых прогулок она похвасталась, что кормила много всякой живности. Туманная фраза разъяснилась, когда Джемма добавила, что училась в начальной школе, расположенной на ферме. Она была первой женщиной из всех, с кем я встречался, кто брал на руки и обнимал самого настоящего живого королевского пингвина.

Джемма еще недавно жила с родителями и перед нашим первым к ним визитом предупредила, что они держат подобранного пса — нечистокровного джек-рассел-терьера Скрампи, — который терпеть не может бородатых мужчин.

— Наверное, до того, как мы его взяли из приюта, он участвовал в собачьих боях, — сказала она. — Наша версия такова: среди тех, кто заставлял его драться, был мужчина с обильной растительностью на лице. И теперь Скрампи жаждет отмщения.

Я невольно, словно защищаясь, провел рукой по густой щетине на щеках и подбородке. Встреча с ним напомнила мне случай в 1997 году, когда на центральном вокзале Глазго я подвергся нападению жилистого невысокого шотландца, размахивавшего банкой с крепким пивом «Кестрел». Было ясно, что неодобрение — слишком мягкое слово для того, что испытывал Скрампи к моей бороде. Он жаждал сожрать ее, и лучше — с порцией моей физиономии. Но все-таки со временем я завоевал его сердце, и в третий приезд пес позволил почесать себе брюшко.

— А вот с твоими котами его познакомить не получится, — заявила Джемма. — Котов он ненавидит.

Перед тем как пригласить Джемму к себе, я рассказал ей о Медведе. Понимал, у непосвященного его напористость может вызвать шок. Когда она приехала, коты вышли встречать ее в том порядке, какой я и предполагал. Сначала появился Шипли — он решил, будто обязан показать гостье дом и объяснить, какие в последнее время сделал усовершенствования. Затем пришел Ральф, сначала немного нервничал, но потом позволил потрогать свои великолепные бакенбарды.

— Почему он так странно косится на меня? — спросила Джемма.

— Ты мыла недавно руки? — предположил я.

— Да, как только мы вошли.

— В этом причина. Он не выносит мытых рук. Через полчаса, когда вернутся естественные запахи кожи, отойдет.

— Ра-а-а-алф! — крикнул Ральф.

Через двадцать минут явился Медведь. Я сказал «явился», но более точное слово «материализовался». Накрапывал дождь, и вот он возник, словно ниоткуда, в трех футах от нас, промокший, с огромными глазами, и заскользил по лучу словно выглянувшего специально для него солнца. Более того, по лучу, какой его принес. И стал проникать взглядом в прошлое Джеммы и наше будущее. Медведь избегал банальностей повседневного кошачьего поведения, но реакция на дождь была такая же, как у других моих котов, — хляби небесные будто пропитывали его новой уверенностью, которая реализовывалась в стремлении быстрее найти двуногого и вытереться о него. Осуществляя эту потребность и пользуясь различными частями моего тела в качестве полотенца, он жег глазами Джемму.

— У меня такое чувство, будто он знает все мои секреты, — заметила она.

— Не сомневаюсь, теперь уже знает. И нисколько не расстроен, иначе его бы здесь не было.

— Не могу поверить, что он кот. Складывается впечатление, что за его глазами маленький человечек.

Джемма наклонилась почесать ему под подбородком, и Медведь позволил ей, а затем предпринял то, что совершал редко, — прыгнул ко мне на колени и принялся методично устраиваться.

— Почему он крутится и крутится? — спросила Джемма.

— Ритуал. Сегодня — ерунда. Иногда делает шестнадцать-семнадцать оборотов, прежде чем плюхнуться на брюхо. А личный рекорд — тридцать шесть.

— Понятно.

— Хорошо, что вы, кажется, поладили, потому что, когда мы разбежимся, это будет твой кот.

— Что ты имеешь в виду?

— Таковы правила.

Вечером пришел последний четвероногий нашего дома, и хотя его незаметное проникновение через кошачий лаз было бесшумным, визит предрек удар о крышу внутреннего сада.

— Постарайся не шуметь, — предупредил я.

Мы прокрались по лестнице, высунули головы из-за угла и увидели Эндрю, жующего корм из раздатчика.

— Какой красивый, — прошептала Джемма. — Но для меня он совсем не Эндрю. Больше похож на Свена.

— Пожалуй, ты права. Но не слишком ли он велик для Свена? Для меня свены — это такие подтянутые ребята.

В последнее время Эндрю-Свен округлился, что меня не удивляло. С тех пор как участились его визиты, изрядно возросли мои счета за кошачий корм. К тому же не забывайте: даже если защитные полиэтиленовые пакеты на пластинки покупать оптом, цена на них кусается. Я буквально разрывался: с одной стороны, хотел познакомиться с Эндрю и понять, что им движет, и — чтобы мать обзавелась кошкой. С другой — надо было оставить хоть какие-то средства на собственный прокорм. Как всегда, чаша весов склонилась в сторону кошачьих потребностей.

Ночью я проснулся оттого, что рядом громко сипела Джемма. У ее матери была сильная аллергия на кошек, но сама она подобных проблем не испытывала и последние шесть лет держала хотя бы одну кошку. В том, что происходило, не было никакого смысла. Хотя нет, смысл был — подтверждение вечной истины: условием моих романтических отношений является то, что меня влечет лишь к женщинам, которые не любят кошек или физически их не переносят. Мы открыли окна, Джемма вдыхала из распылителя спрей от астмы, но это не помогало.

На следующую ночь повторилось то же самое — она задыхалась. Затем я заметил нечто странное: сидя на диване в гостиной, Джемма испытывала легкое удушье, но наверху в кухне чувствовала себя превосходно. Подушки на диване и мое одеяло были набиты гусиным пухом. Я поменял одеяло на синтетическое, из свободной спальни, и Джемма больше не испытывала проблем с дыханием.

— У меня от сердца отлегло, — призналась она. — Совсем не хотела испытывать аллергию на Медведя. Разве может на него быть аллергия? Ведь он же Медведь!

У нее с Медведем установилась тесная связь. То, что она происхождением из рабочего класса и по природе боец, отвечало двум его главным условиям. Несомненно, помогало и то, что Джемма любила спокойную, меланхолическую музыку, а не шумный рок семидесятых и энергичные баллады, как я.

— Он всегда ходит за тобой и не сводит с тебя глаз? — спросила она.

— Почти всегда.

Последние несколько месяцев Медведь действительно стремился не выпускать меня из поля зрения. Десять лет не прошли для меня даром: я кое-что узнал о черных котах — об их энергии и магии, которой не чувствуется в других кошках. Но если за тобой постоянно следует кот и ты не понимаешь, что это значит, ощущаешь себя самым бесполезным волшебником в Британии. Если я фотографировал других котов, Медведь часто оказывался на заднем плане, но при этом становился центром внимания. Его способность выступать в роли фотобомбы основывалась на магнетической задушевности, а не на физическом превосходстве над собратьями. Если бы Медведь нуждался в девизе своих закатных лет, он звучал бы так: «Одинок». Сознаю, я слишком увлекаюсь антропоморфизмом, и понимаю: когда Медведь сверлит меня взглядом, его заботы главным образом о мясе. Но взгляд не становился менее пристальным, когда он насыщается. Есть в этом нечто большее. Будто он преследует меня, потому что хочет спросить: «Если Господь милосерден, почему болеют дети, а мужчины постоянно воюют?» Или: «Почему, если люди так сильно любят музыку Ника Дрейка, он умер в нежном (по кошачьим меркам 122 года) возрасте, непризнанным и в депрессии?» Нельзя было острее чувствовать его доброе, взволнованное недоумение. А если к этому добавить, что обычная раскачивающаяся походка Медведя, когда он следовал за мной, свидетельствовала об артрозе, мое сердце еще больше надрывалось.