– Лиза, ответьте мне честно: неужели я действительно кажусь вам таким неприятным человеком? Настолько скучным и неприятным, что вам даже не хочется разговаривать со мной?

С минуту она сосредоточенно молчала, обдумывая ответ.

– Даже не знаю, что сказать. Конечно, было бы глупо отрицать, что вы – довольно привлекательный мужчина, и скучным вас уж никак не назовешь, но… – Она неловко переступила с ноги на ногу. – Если выразиться точно, мне сейчас совершенно не до вас.

– Хм… Довольно неожиданный ответ. – Алексей бросил на Лизу пристальный взгляд и снова повел ее по тропинке. – «Не до вас» – это означает, что все ваши мысли заняты погибшим женихом?

– Нет! – Лиза с энергичным протестом замахала руками. – Ради бога, не говорите со мной об этом человеке! Даже имени его не упоминайте, я вас прошу! Господи, да что же это такое… Сколько еще он будет отравлять мне жизнь?!

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился Алексей, озадаченный ее странным поведением. – Простите, я просто не знал… Кстати, а не показался ли вам необычным визит князя Воронцова? Мне говорили, что он почти никуда не выезжает из своего имения, разве что на охоту. Или я ошибаюсь?

Алексей с облечением понял, что выбрал удачную тему: Лиза оживилась, забыла о Глебове и начала с интересом обсуждать загадочное поведение графа. Вскоре тропинка сделал поворот, и молодые люди оказались прямо перед голубым павильоном, выстроенным из дерева в благородном классическом стиле.

– Это павильон построили, когда я была совсем маленькой, и сначала он никак не назывался, – пояснила Лиза. – Но потом я придумала ему название: павильон Венеры.

– Как в Гатчине? – улыбнулся Алексей.

Лиза чуть заметно покраснела.

– Да, я заимствовала это название из альбома с изображением загородных резиденций царской семьи. Но ведь оно ему подходит?

– Безусловно. Я бывал в Гатчине и могу с уверенностью сказать, что тамошний павильон Венеры очень похож на ваш.

На лицо девушки набежало легкое облачко.

– Как бы мне хотелось хоть разок побывать в этой Гатчине, – вздохнула она. – И не только там, но и в других загородных дворцах, в самом Петербурге, наконец. Но, увы, мы с папенькой и в Москве-то были всего два раза.

– Вы воспитывались дома?

– Да. Папенька считает, что в пансионах ничему хорошему не научат, а только испортят девушку. И, как это ни печально, но нужно признать, что он прав.

Лиза повернулась к Алексею с таким выражением лица, с каким обычно сообщают самые сокровенные и загадочные тайны.

– Видите ли, когда мы с Еленой стали подрастать, между матушкой и отцом возникли серьезные разногласия, где лучше воспитывать дочерей: дома или в пансионе? Папенька настаивал, что нужно нанять в Москве хорошую гувернантку и никуда нас не отдавать. Но маменька так упорно возражала, что отцу пришлось принять соломоново решение: одну из дочерей отдать в пансион, а другую воспитывать дома. Как раз в это время маменькина тетушка, баронесса Рооп, отдыхала в своем подмосковном имении, до которого от нас два дня пути. Маменька списалась с ней, и та пообещала пристроить одну из нас в Смольный институт. Мы приехали в имение баронессы, она посмотрела на нас и выбрала Елену.

– Почему же не вас?

Лиза глубоко вздохнула.

– Да потому, что Елена уже тогда обещала стать первой красавицей, а я… я показалась ей дурнушкой.

– Быть не может! Думаю, дама была подслеповата.

Алексей произнес эти слова без всякой задней мысли, просто потому, что они сорвались с языка, но тут же с радостью понял, что попал в точку. Лиза наградила его таким пламенным, таким чудесным благодарным взглядом, о каком он и не мечтал. «Вот уж правда: посмотрела – рублем подарила», – подумал он со смесью иронии и восхищения.

– Да, сейчас, наверное, обо мне никто так не скажет, – промолвила Лиза с прелестной застенчивой улыбкой, – но тогда я выглядела совсем по-другому и ужасно завидовала сестре. Ах, если бы я знала, что завидовать тут совершенно нечему!

– Боже мой, мне становится страшно за вашу сестру!

– Все шло хорошо до определенного момента. Елена успешно окончила курс, приобрела много подруг из лучших столичных семейств, ее все любили, хвалили и уважали. И вдруг, когда уже отгремел выпускной бал в Петергофе, ее покровительница неожиданно умирает.

– Как это неприятно. А что же наследники баронессы? Неужели они не согласились помочь ее воспитаннице?

– Как же! – От возмущения Лизе стало жарко, и она развязала завязки капора. – Станут они помогать. Вообще-то, матушкина кузина, дочь баронессы Рооп, сначала хотела оставить Елену у себя в Петербурге, чтобы та могла выйти замуж за приличного человека – а в том, что Елена имела все шансы на удачный брак, никто не сомневался. Но в дело вмешалась противная дочка графини Протасовой. Видите ли, эта злобная девица боялась появления соперницы и потребовала, чтобы родители отказали Елене от дома.

– Дочка графини Протасовой… Подождите-ка, эту девушку случайно звали не Анастасией?

– Да, Анастасией. – Лиза удивленно взглянула на Алексея. – А что, вы ее знаете?

– Лучше, чем вы думаете, – с усмешкой ответил он. – Впрочем, этому не стоит удивляться: ведь мы вращаемся в одном кругу.

– Я слышала, что она вышла за какого-то богатого старика. Это правда?

– Да, – с улыбкой ответил Алексей. – Мерзкого, ворчливого старого хрыча. Так ей и надо, не правда ли?

Лиза изумленно посмотрела на него, и они разом расхохотались.

– Да, так ей и надо, так ей и надо! – весело повторяла она, захлебываясь от смеха. – Не будь она такой злой и капризной, обязательно бы нашла себе молодого и красивого мужа. А моей дорогой Елене сначала тоже не повезло, потому что ей пришлось выйти за пожилого помещика Зайцева. Но зато теперь она вдова, имеет собственное состояние и может выйти за кого угодно, не спрашивая папеньку.

– И мы ей в этом обязательно поможем, – оживленно подхватил Алексей. – Как только переберемся…

Алексей хотел сказать «как только переберемся в Петербург, сразу возьмем ее к себе и станем вывозить на балы», но вовремя сообразил, что этого пока говорить не следует. Между ним и Лизой только-только наметилось хрупкое потепление, и известие о том, что ей предстоит стать его женой, вряд ли вызовет у нее бурную радость. А ему с каждой минутой все сильнее хотелось, чтобы эта своевольная девчонка не просто находила его общество приятным, но и влюбилась в него…

«Кажется, я начинаю сходить с ума, – не без тревоги подумал Алексей. – Неужели эта деревенская простушка может интересовать меня всерьез? Я женюсь на ней лишь потому, что у меня нет другого выхода, и какая разница, что она чувствует ко мне, или даже что я сам чувствую к ней?»

Алексей рассуждал, а сам тем временем не переставал любоваться оживившимся Лизиным лицом, особенно ее золотисто-карими глазами. Они были теплыми, будто вобравшими в себя часть лета, и необычайно подвижными, с постоянно меняющимся выражением. То озорные, словно у проказливого ребенка, то очень серьезные, то необъяснимо грустные. Но главное – они всегда оставались искренними, даже когда Лиза шутила или притворялась. Это казалось несколько странным, противоречивым, и… подкупало.