— Тсс, — закрыла мне рот рукой Машка. — Кажется, он сюда идет.

Я прислушалась: в коридоре раздавались шаги.

— Отче наш, иже еси… Помилуй меня, грешную… Аллилуйя… Аминь… — забормотала обрывки молитв Мария.

Тук. Тук. Тук.

Охнув, мы вцепились друг в друга.

— Молчи, пусть думает, что нас здесь нет, — зашептала я.

Тук. Тук. Тук.

«Ой, боюсь, Лидия Ивановна наших сочинений не получит, потому что мы сейчас помрем от инфаркта в этом милом месте», — подумала я.

Свет погас и тут же зажегся.

— Ишь, заигрывает женишок мой, — выдохнула мне в ухо Никитина. — Чтоб у него руки отсохли!

Тук. Тук. Тук.

— Не унимается, дятел, — прошептала я.

— А что, если он дверь сломает?

— Дверь ломают с большим шумом, и если он перейдет к решительным действиям, то проснутся твои родители и ему придется исчезнуть.

— А если он и при родителях не захочет исчезнуть? Что тогда?

— Не знаю. «Караул» кричать будем.

Тук. Тук. Тук.

— Может, выход пророем, как граф Монте-Кристо? — предложила Маша, глядя на пол.

— Представляешь себе реакцию соседей, которые живут под вами?

— Какие соседи? Мы же на первом этаже живем!

— Тогда начинай рыть, а я дверь подержу, — согласилась я.

Тук. Тук. Тук. Бум!

— Ой, Ирка! Он переходит к активным действиям!

— Я сейчас скончаюсь, — сообщила я Машке, глядя, как сотрясается дверь.

— Ирка, я не хочу умирать! Не хочу в Царство Мертвых! — вцепилась в меня Никитина. — Ирка, сделай что-нибудь!

— Что я могу сделать? Я — не волшебница!

— Туалет освободится или нет? — раздался рассерженный голос Даниила. — Эй, кто там засел? Освободите помещение! Я здесь уже полчаса стою!

Мы с Машей замерли, уставившись друг на друга, а потом на нас напала смеховая истерика. Так, хохоча, мы и вышли из туалета. И, забыв об опасности, пошли спать.

Утро подкралось незаметно, объявив о себе криком Даниила:

— Жара и солнце, день чудесный! Чего ты дрыхнешь, повзрослевший?

Я с трудом оторвала веки друг от друга, а голову от подушки и тут же услышала окрик:

— А ты вообще отвернись и уши заткни, я не тебя поздравлять пришел!

Даниил стоял возле дивана, держа в руках коробку, перевязанную черной ленточкой.

— Эй, Машка, просыпайся, тебя поздравлять пришли, — толкнула я в бок все еще посапывающую подругу. Никитина, привыкшая к диким воплям братца по утрам, мирно дрыхла рядом со мной.

— Даниил, встану — убью, — раздалось наконец Машкино бормотание. Этой дежурной фразой она каждый день желала брату доброго утра.

А тот положил коробку на сестру и громко засвистел в свисток.

— Не свисти — в доме денег не будет! — почти проснулась Маша.

— Я же тебе мелодию «Хэппи бесдэй ту ю» играю!

— Похоже, медведь тебе оба уха отдавил, — сказала я, подымаясь.

— Ты подарок сейчас посмотришь, — поинтересовался Даниил, — или его тебе в следующем году отдать?

Маша тут же проснулась окончательно, развязала ленточку, сняла крышку, и квартиру огласил ее дикий вопль. В коробке лежала окровавленная кисть руки.

— Она же ненастоящая, — не то успокаивая, не то оправдываясь сообщил Даниил.

— Дурак! Мне по барабану, настоящая она или нет! Пошел вон отсюда! Ну все, я тебе точно на день рождения пирог с крысятиной подарю!

Никитин-младший поспешил исчезнуть из комнаты, так как в него полетела свежеподаренная кисть.

Я подобрала с пола резиновую руку, скрутила из пальцев фигу и показала ее Машке.

— Да убери ты эту гадость! — поморщилась Манюня. — Нет, Ирка, этот ребенок дождется Фредди Крюгера в моем лице.

Празднование дня рождения должно было начаться в четыре часа. До этого мы успели сбегать ко мне домой за венчальным полотенцем, вернуться к Машке, завернуть в полотенце пакетики с землей и облить все это святой водой. Потом мы пошли в церковь. Остановившись у церковных ворот, мы начали обсуждать, как надо исповедоваться.

— В западных странах есть такие кабинки, с одной стороны — ты, с другой — священник. Ты сидишь и все спокойно рассказываешь, — повествовала Маша. — А у нас как?

— Не знаю. Но раз велели исповедоваться, значит, иди.

— Кстати, тебе случайно не пришли в голову хорошие мысли по поводу того, как срезать с Максика волосы?

— Хорошие случайно не пришли. Могу только предложить броситься ему на шею и нежно зашептать на ухо: «Максимчик, я так по тебе скучаю, когда тебя нет рядом! Дай мне на память прядь твоих белокурых волос». И пока тот ушами будет хлопать, быстро обкромсать его.

— Чувствую, я так и сделаю, потому что никаких других идей у меня нет, — пробормотала Машка. — Ладно, пошли узнаем про исповедь.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в церковь. Подошли к бабушке, которая продавала свечи, крестики, иконки и прочие вещи, и заказали молебен за упокой нечаянно разбуженного Максима. Затем спросили, когда закончится служба.

— А вам, девочки, что нужно? — поинтересовалась та.

— Да вот… исповедаться хотим… хочу, — сказала Мария.

— Что ж, дело хорошее. Как закончится служба, ты подойди к батюшке, к отцу Федору…

— Спасибо, — поблагодарила Никитина, и мы отошли в сторону.

— Маш, ты, в общем, тут исповедуйся, а я домой побегу. У меня еще дел много, — сказала я.

— Ладно, — кивнула подруга. — Но чтоб к четырем явилась!

— Не боись, даже раньше приду, соскучиться не успеешь, — пообещала я.

Свое обещание я выполнила: заявилась к Никитиной, когда та только начала строгать салатик. Даниил куда-то умотал, очевидно, на поиски очередных приключений, дав понять, что вернется не скоро. Нас это вполне устраивало.

Гостей было пятеро: я, Светка Байкова, Дианка с Денисом и, конечно же, Максик. К четверти пятого все гости были в сборе.

Разделавшись с праздничным тортом, мы решили поиграть в фанты. Максик вытащил скомканный клочок бумаги и развернул его.

— «Поцеловать предыдущего исполнителя», — прочел он и уставился на Сергеева, потому что предыдущим был Денис. — Не буду я его целовать!

Маша как-то загадочно заулыбалась, засияла и заговорила, подмигивая мне:

— Макс, я тебя за нарушение правил игры накажу. Я тебе отрежу прядь волос, чтоб больше неповадно было отказываться. — И Никитина, быстро вытащив из маминой корзины для шитья ножницы, подскочила к Трофимову, и клочок светло-русых волос оказался у нее в руке.