аппетитом.

Благодаря посещениям литературных салонов ты составила впечатляющий список известных личностей, которых стоило бы написать.

Наркотики и секс, мощные векторы твоего наслаждения, толкают тебя все дальше и дальше.

А ведь прошло едва пять лет… Посмотри на пройденный путь, Тамара.

У тебя не было ни гроша, ты жила в комнатенке под крышей. Никого не знала на Монпарнасе.

Сейчас тебя там ждут.

Ждут с распростертыми объятиями.

А как Апломб

«From a hundred pictures, mine will always stand out».

Tamara de Lempicka

«Люди узнают мои картины среди сотен других».

Тамара де Лемпицка

Теперь, когда я добралась уже до середины своего повествования, мне хотелось бы затронуть более интимные вещи. Вернуться к причине, по которой твоя личность заинтересовала меня в подростковом возрасте.

Что же привлекло мой взгляд?

Может быть, цвета. Мне всегда нравился изумрудно-зеленый, которым ты почти злоупотребляешь.

Я уже говорила, что первой из твоих картин увидела автопортрет в «бугатти».

Потом – изображение молодой женщины в шляпе и белых перчатках, в зеленом платье с воланами.

Пытаюсь припомнить точно, когда эта картина впервые попалась мне на глаза. Мне кажется, она украшала обложку какого-то английского романа 1975 или 1976 года. Имя автора не вспомнить.

Мне лет четырнадцать-пятнадцать. Неуверенный в себе подросток, как многие в этом возрасте. Прячу глаза под густой темной челкой.

Моя комната была сокровенным садом. На стенах – репродукции картин Гогена, Боттичелли и Модильяни, вытянутые лица его персонажей напоминают мне лицо отца и мое собственное.

Также, признаюсь, были фотографии теннисиста Бьорна Борга и группы «ABBA», потому что мне нравилось все шведское. У меня даже парень был шведом.

Я душилась ароматом зеленого яблока, носила черные ботинки, джинсы «Wrangler», толстовки марки «UCLA». Ничего вычурного, я не интересовалась модой и почти не красилась.

Но вернемся к тебе.

«Девушка в перчатках». 1930

Теперь я знаю, что именно мне понравилось в портрете этой молодой женщины в зеленом, и это была не ее эмоциональность (ее нет в портрете, как и во всем твоем творчестве, впрочем, но тогда я еще этого не знала), а скорее эстетическое совершенство, меня захватившее.

Золотовласая зеленоглазая женщина. Она крепко держит шляпу затянутой в перчатку рукой. Почему? Из-за ветра? За ее спиной и правда развеваются воланы, как будто их колышет легкий бриз.

Ярко-красные губы сердечком. По-детски пухлый подбородок. Но торчащие соски, натянувшие ткань платья, принадлежат взрослой женщине. Особенно дерзко дразнит правый. Ты ведь хотела, чтобы на него обратили внимание, не так ли?

Ты хотела, чтобы взгляд притянула милая округлость живота, чтобы было видно бесстыдство пупка, как будто эта молодая женщина нага.

Это платье из атласа, Тамара? Из шелка? Оно облегает твою натурщицу, как вторая кожа, не оставляя ничего на милость воображения.

Левая рука грациозно чуть согнута в локте, как будто она играет на пианино. Изящно отставлен мизинец.

Она стоит? Сидит? Облокотилась о стену? Сложно понять.

Она ждет. Чего же? И в то же время кажется весьма решительной. Как будто ничего не боится. Даже если ее кавалер не явится на свидание, она расстроена не будет.

Твоя молодая женщина в зеленом кажется вылитой из стали – создание из хрома и железа, настоящая воительница. Складки ткани словно из жести.

Я думаю, мне понравилось именно это – непобедимость, мощь, пластика победительницы. Женщина, которая ждет, но остается уверенной в себе. В ней нет пассивности. Нет слабости.

И я, подросток, сомневающийся во всем (а особенно в себе), почувствовала исходящую от этого портрета силу, как будто хотела ею напитаться, как будто она должна была меня спасти.

«Женщина в меховом манто». 1925

* * *

В 1925 году, когда ты станешь известной, еще одно имя зазвучит повсюду в Париже.

Молодая женщина. Американка.

Ей восемнадцать.

Ее кожа темна. Ее формы сводят мужчин с ума.

Действие происходит в Театре Елисейских Полей. В известном спектакле «Ревю нэгр».

Каждый вечер зал переполнен, в нем собираются восхищенные зрители, в том числе Робер Деснос, Блез Сандрар, Франсис Пикабиа.

И ты.

Она красива, грациозна, танцует, как никто другой.

А еще она замечательно гримасничает, закатывает глаза, показывает язык, косит глазом.

В номере «Дикий танец» на ней юбочка из бананов, танцовщица магнетически извивается. Это притягивает, это почти сексуально.

Ты признаешь: «Мы все теряли из-за нее голову».

Но ты также говоришь, что «она и так была похожа на один из моих портретов, потому я не предложила ей позировать».

Может быть, ты предложила, а она ответила отказом?

Ты ненавидишь, когда тебе говорят «нет». Если так и произошло, ты восприняла это как оскорбление.

Теперь уже не узнать.

Я бы так хотела, чтобы ты написала портрет очаровательной Жозефины Бейкер. Я легко могу себе представить, как ты передаешь текстуру ее кожи, фиксируешь виляющую походку, ее чары.

Как жаль, Тамара!

Жозефина Бейкер на крыше Театра Елисейских Полей. 1925

Кизетта и Тамара в Булонском лесу. Ноябрь 1925

Твоя записная книжка похожа теперь на толстый справочник.

Твой эксцентричный друг Жюль Паскин приглашает тебя на самые сумасшедшие вечеринки. Туда, где легко завести знакомства и нужные связи.

Теперь все тебя знают.

Журналист и критик Арсен Александр описывает твое творчество как «энгризм наизнанку», и тебе это нравится. Ты создала собственный стиль – особую узнаваемую смесь различных влияний, которая приходится по душе все большему количеству людей.

С тобой сердечно здороваются Колетт, Хемингуэй, Зельда Фицджеральд, Коко Шанель и Жан Пату. Ты дружишь с Жаном Кокто. Кстати, именно он сказал тебе, что ты больше развлекаешься, чем работаешь в мастерской. Пора бы сделать выбор.

Ты ужинаешь в ресторане «Максим» на улице Рояль, в «Рице» на Вандомской площади или в модном «Бёф-сюр-ле-туа» на улице Буасси-д’Англа.

В ноябре 1925 года в американском журнале «Harper’s Bazaar» о тебе выходит многостраничная статья, иллюстрированная вашей фотографией с Кизеттой за игрой в обруч в Булонском лесу.

Ты всегда говорила, что там «просто мимо проходил какой-то фотограф», он узнал тебя и случайно сфотографировал. Но если приглядеться, видно, что кадр постановочный, в этих снимках нет естественности и спонтанности.

И прежде всего их нет в ваших нарядах