– Macaroons.

И добавила по-английски:

– The best pastry in France[27].

– We shall take them[28], – решительно сказала Ника и указала на коробочку, в которой уместилось двенадцать разноцветных пирожных-макарунс, похожих на медальки с кремом посредине. Стоили они как тридцать моих блузок из магазина «Тати», но моя подруга себе явно не привыкла ни в чем отказывать.

Женщина кивнула и подошла к кассе. Ника протянула ей деньги и кротко спросила:

– Are you a waiter in this cafe?[29]

И вот тут-то я разглядела, даже в таком полумраке, какой царил в кафе, как она слегка побелела от ярости. И, почти не разжимая губ, произнесла:

– I’m a director. Here you are. Bon appetite! Bye-bye![30]

– Ну ты даешь! – воскликнула я на улице, когда мы отсмеялись. – Чем она тебе не угодила, а?

– Не знаю, – призналась Ника, – что-то мне в ней не понравилось. Что-то у нее во взгляде. Как будто она всех презирает.

– Ты тоже всех презираешь, – не удержалась я.

– Я же в шутку. А эта – всерьез.

– А футболку она все-таки для себя купила, – заметила я, запуская руку в коробку с пирожными.

Ника шлепнула меня по руке:

– Дома съедим! Ты забыла, я порядок люблю во всем? Ну, тогда понятно, что мне в ней не понравилось. Что она под такой красивой и дорогой одеждой носит футболки из самого трешевого магазина в мире!

– Хотя все же странно, – пробормотала я, – размера-то они были явно детского.

Когда мы подошли к домику мадам, то уже стемнело. У забора помигивал фонарь.

– Она все-таки закрыла окно в нашей комнате, – прищурилась Ника, – мымра дымящая!

– Где наше? – спросила я и ойкнула, потому что с размаху наступила в лужу, которая оказалась под тонкой ледяной корочкой.

– Брр, – сказала я, – счастье, что у меня вторая пара кроссовок есть!

– Икзектли, – согласилась Ника, – свои сапожки я тебе после таких прыжков вряд ли одолжу. Еще мне есть хочется. И спать.

– Да, спать сегодня пораньше надо лечь, – вспомнила я, – потому что...

– Потому что – что?

– Э-ээ... Ничего. Потому что мы устали.

В домике было темно, но дверь оказалась незапертой. Мы скользнули внутрь.

– Не будем зажигать свет, чтоб эта чокнутая не приперлась, – шепнула я Нике, пока мы крались по гостиной.

Мы бесшумно взобрались по лестнице. Отперли дверь в свою комнату. Я подбежала к кровати и плюхнулась, мечтая об одном – снять насквозь промокшие кроссовки. И тут же подпрыгнула, как ошпаренная. На моей кровати кто-то лежал!

Я завопила, и тот, на кого я плюхнулась, тоже вскрикнул и подскочил. Ника сначала щелкнула выключателем люстры, а когда он не сработал, она что-то гневно пробормотала по-английски в адрес мадам и включила лампочку над моей кроватью. Оказалось, что на моей кровати спал Грей!

– Привет, – пробормотал он, потирая глаза.

– У вас тут свидание, что ли? – сощурилась Ника. – Я не мешаю?

– Какое свидание? – завопила я. – Понятия не имею, что он делает в моей комнате.

– А я, кажется, имею, – сказал Грей, потягиваясь и натягивая куртку, которую поднял с пола. – Я не видел ваших вещей, свет не включал. Решил, что это пустая комната.

– Так ты тоже снимаешь комнату в этом пансионе? – обрадовалась я.

– Ага, у мадам Пуарэ. Поленился к ней идти, регистрироваться. Устал.

– А откуда у тебя ключи от нашей комнаты? – с подозрением спросила Ника.

– Зачем мне ключи? – хмыкнул он.

Ника вопросительно посмотрела на меня, но я не ответила. Как завороженная, я смотрела на Грея во все глаза. Раз ему не нужны ключи, он залез через окно!

Он открыл рюкзак, выложил на тумбочку сначала книгу, потом – документы. Замкнул молнию, нацепил рюкзак на спину.

– Извините, девчонки, – зевнул он и улыбнулся, – думал, завтра с этим вопросом разберусь, а придется – сегодня. Ладно, пойду я...

– Через окно? – не выдержала я.

– Зачем через окно? – удивился он. – В соседней-то комнате окно закрыто.

– Жалко, – протянула я, – я бы не отказалась еще раз посмотреть...

Я прикусила язык, но он отмахнулся:

– Насмотришься еще!

Он взял с тумбочки документы и книгу. Я успела прочесть название книги: «Философские течения XVIII– XIX веков». А Ника говорила, что все спортсмены тупые...

– Так он залез через окно? – наконец-то дошло до Ники.

– Ага. Это паркур, – пожала плечами я, – границ у них нет, есть только препятствия.

– А почему он сказал: «Насмотришься»?

– Э-ээ...

– Ну-ка, отвечай!

– Хеллоу! – услышали мы высокий неприятный голос, и в комнату вплыла девушка, похожая на шарик.

Все: и щеки, и руки, и ноги, а пятая точка, туго обтянутая джинсами,тем более – было у нее круглым, как у мультяшной хрюшки. Прилизанные темные волосы собраны в пучок. Прыщавая, с прищуренным взглядом, со сжатыми губами, она встала в позу руки в бока, окончательно превратившись в капризный футбольный мячик.

– Can’t you speak a little quieter?[31]– спросила она сердито, и я безошибочно определила ее акцент.

Американка. Еще одна наша соседка. Значит, трейсер, пухлая капризуля, сумасшедшая мадам, анорексик—будущая актриса и я, неудавшийся художник. Вот это паноптикум!

– We can, – поспешила я заверить ее, – sorry![32]

– What are you doing here so late?[33]– возмущенно спросила она.