– Хорошо, что у тебя есть эта причина, но есть люди, которых бы это не остановило. Никогда не знаешь, что к чему тебя подтолкнет.

– А что тебя подтолкнуло к паркуру?

– Да я как-то случайно начал им заниматься. С детства любил прыгать. А потом выяснилось, что это паркур. Знаешь, что мне нравится? Я не люблю соревнования. В паркуре их нет. Тут соревнуешься со своими собственными достижениями на каждом этапе. Вроде как встаешь на следующую ступеньку.

Я кивнула. Это я и ощущала. Переход на следующую ступеньку моей собственной лестницы. Ведь я не сбежала с тренировки, а могла бы, между прочим!

– А еще меня подтолкнула лень.

– Лень?!

– Ага. Трейсеры ведь очень ленивые люди. Им влом обходить препятствия.

Я засмеялась и распугала голубей, несмело подкравшихся поближе в надежде получить от нас каких-нибудь крошек. Он потушил сигарету, достал плеер и сунул в уши наушники. Я придвинулась, чтобы глянуть на бегущую строку. The Chemical Brothers[38].

– Саундтрек к «Ханне»[39]? – наугад спросила я.

Он кивнул.

– Тоже их люблю, – сказала я, – особенно ту, под которую Ханна среди контейнеров от преследователей прячется.

– The Container Park, – сказал он, – девятнадцатая.

– Ну да. Классно она в фильме с ними дерется.

– На всякий случай имей в виду, драться я никого не учу.

– Больно надо! И вообще... Я после такой тренировки завтра, наверное, и с кровати не встану. А мне сегодня по музеям еще с Никой.

– Ничего, скоро усталость уйдет. А мышцы завтра размять не забудь.

Вдруг он глянул на наш дом и вскочил, выронив наушник. Лицо у него стало мрачным.

– Я очень надеюсь, – проговорил он тихо, – что твоя подружка больше не будет за нами следить.

– Какая подружка?

– В красном костюме.

– Ника?

Я глянула на балкон, но он был пуст.

– Там никого нет!

– Уже нет.

– А что плохого, что она наблюдает?

– Ничего. Если потом не попытается повторить то, что видела сама, без контроля! Потому что от незнания своей силы и неправильного ее применения бывают несчастья! – выпалил он, сунул плеер в карман куртки и побежал к станции, перепрыгнув по дороге через огромный валун, на котором ребятишки оставили свои фломастерные письмена.

Он как будто очень-очень расстроился. Почему? Из-за Ники?

Из нашего номера неслись кокетливые звуки аккордеона: судя по всему, Ника скачала на ай-фон что-то типично французское. Когда я открыла дверь, она кружилась по комнате во всем черном: кожаная куртка в обтяжку, лосины, идеально облегающие ее все еще стройные ноги, балетки. Не хватает берета и багета, точно получится настоящая француженка. Не успела я спросить, где она взяла новые вещи, как увидела ЕГО – виновника вчерашних волнений и сегодняшнего Никиного приподнятого настроя. Темно-шоколадный чемодан в рисуночках и золотых заклепках.

– Представляешь, я нашла его у дверей комнаты! – воскликнула Ника, бросаясь мне на шею и обдавая меня нежным цветочным запахом духов.

А может, это она сама так начала пахнуть от счастья...

– Я готова к прогулке по Парижу! – пропела Ника мне в ухо, – Лувр, Мувр, Дудувр, я иду к вам!

Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать, но последние слова Грея насторожили меня.

– Ника, то, что ты видела на детской площадке...

– Я ничего не видела на детской площадке, – удивленно сказала она, отрываясь от меня и заглядывая мне в лицо. – А что ты там делала?

– Ты видела!

– Да нет же, хани! Чтобы создать такой лук, надо не в окно, а в зеркало целый час смотреть. Это я на всякий случай, если ты вдруг решишь нормально выглядеть.

Я с подозрением посмотрела на нее, но она только поклацала густо накрашенными, не хуже чем у любой куклы Винкс, ресницами в ответ.

– Ладно, – сдалась я, – тогда подожди секунду. Я быстро в душ, натяну джинсы, «кенгурушку» новую и готова!

– Джинсы, «кенгурушку», – передразнила она меня, – а кстати, что ты там делала, хани, в пять утра на детской площадке? Целовалась?

– Йогой занималась! – прокричала я из-за закрытой двери ванной, включая воду погорячее.

– Ты же сказала, что бросишь!

Но я сделала вид, что не слышу. Я быстро оделась, заколола волосы, нацепила любимые кроссовки, разрисованные маркерами, и принялась выбрасывать ненужное из карманов рюкзака, чтобы не таскать с собой целый день лишний груз.

– Мадам, кажется, снова начала курить, – повела носом Ника, – ладно, жду тебя на улице!

И она все-таки нацепила кокетливый черный берет. А потом взялась за ручку двери и жалобно сказала:

– Только харри ап, плиз! Очень хочется багетик!

Я улыбнулась и покачала головой. Сунула в рюкзак кошелек, фотоаппарат. А потом... Я не знаю, из-за тренировки или нет, но мне страшно захотелось... Нет, не рисовать, но на всякий случай взять с собой блокнот и карандаши. В рюкзаке их не оказалось. Пришлось доставать чемодан и рыскать в нем среди свитеров и футболок.

«Жаль, что в моем так мало места, – думала я, – а вот в Никином...» Кстати...

Я встала с колен, подошла к Никиному чемодану, горделиво возвышающемуся над своим бедным родственником – моим обшарпанным другом, осторожно потянула за золотую молнию и заглянула внутрь.

Внутри чемодана лежал свернутый комком красный спортивный костюм.

Не буду строить из себя Ботаника и скажу честно: самое интересное в Лувре – это вход через гигантскую стеклянную пирамиду. Вокруг нее стояли пирамидки поменьше.

– Там вход для гномиков, – пошутила я и немедленно сфотографировала славную семейку пирамидок.

А потом зашла внутрь и просто взвизгнула от восторга, оказавшись под тысячью гигантских сегментов, сквозь которые светило зимнее парижское солнце.

– Это американцы строили, – подчеркнула довольная Ника, умявшая три багета с кофе, который мы купили в пластиковых стаканах и пили по дороге, пока топали вдоль мутной Сены к Лувру.

– Здоровский дизайн, – одобрила я, – хорошо, что очередь за билетами такая большая, можно постоять – полюбоваться.