им пачку печений. Каймелу откусил, скорчил рожу и прочитал слова на пачке:

– «Аромат тропического пунша. Вкус Гавайев». Охуеть. Кто придумывает такое дерьмо?

Но сам взял второе и продолжил говорить, откинувшись на спинку:

– Хорошо здесь. Все у тебя есть. Опять же, знаешь, подальше от материка. Говорят, будет революция. Может, очередной переворот.

Самуэль запил печенье чаем. Не в меру сладким. Уинстон не жалел сахара.

– О революции давно говорят. И ничего не меняется.

– Знаю, но ходят слухи, что теперь все серьезно. Граффити нарисовали, и, я слышал, проводят подпольные собрания. Снова как в шестидесятые. Хотя ты об этом должен знать побольше моего.

– Что ж, мы, наверно, можем только ждать и смотреть в оба.

– Да, мы, старики, мало что можем. – Он взял очередное печенье. – А, погоди, пока не забыл, утонула еще одна лодка с беженцами. Из этих, знаешь, нелегалов. Всего в нескольких километрах отсюда, от нашего берега. Когда это было, два дня назад?

– Три, – сказал Уинстон.

– Три. Три дня. Говорят, повсюду плавали тела, а я Кебу говорю: «Теперь твоим акулам не придется голодать!» Ох и смеялся он, чесслово. До хрипоты. А, Уинстон, покажи Сэму. Ты же сохранил себе на телефон? Знаешь, по всем новостям показывали. Только и разговоров. Об этой затонувшей лодке.

Уинстон достал из кармана телефон и присел рядом с Самуэлем, на подлокотник, накрытый одеялом.

– Держи вот так, – сказал он, вложив в руки Самуэлю телефон. – Теперь нажми этот треугольник посередине. Да, его. Да, на экране. Нажимай.

У него в руках возникло изображение людей на лодке, облепивших ее так тесно, что самой лодки было не видно. Даже того, как она погрузилась под воду. Только людей в воде. Мельтешащих, падающих, плещущихся. Экран в руках Самуэля был таким маленьким. Там не умещалось столько людей. Он передвинул пальцы, как бы освобождая им место. Изображение застыло.

– Что я сделал? – спросил он.

– Не волнуйся, – сказал Уинстон, – сейчас снимем с паузы. Просто держи пальцы вот так, окей? Ну, вот.

Люди стали плескаться дальше, уносимые волнами кто куда. Но, несмотря на явную панику, никто почему-то не кричал. Вдалеке кто-то кого-то окликнул, вскрикнул, но негромко. Самуэль смотрел, как на экранчике у него в руках тонут люди. На экране мелькнула прядь волос, длинная, светло-русая. Человек, снимавший это, тоже молчал. Ни вздоха, ни вскрика.

Видео остановилось, и Самуэль вздрогнул от неожиданности.

– Вот и все, – сказал Уинстон. – Это конец.

– Можно еще раз посмотреть?

– Конечно. Вот так. А я пока схожу принесу с лодки оставшиеся вещи.

Он пересмотрел запись. На этот раз он поднес телефон к лицу и всматривался, ища человека, запертого в башне. Но экран был слишком маленьким, а людей – слишком много. Если он там и был, Самуэль его не видел.

– Туда им и дорога, как по-твоему? – сказал Каймелу. – Кому хватило ума набиться на такое гнилое корыто, чтобы попытаться нелегально пересечь границу, тем жизнь недорога.

Самуэль отдал ему телефон.

– Зачем ты показал мне это? Раньше до беженцев никому не было дела.

– Да, но теперь это вроде международное происшествие. Правительство хочет найти все тела. Слышал, обещали награду, но не думаю, что это правда. Так или иначе, ищут, это главное. Тебе не попадались?

– Тела? Нет, тела не попадались.

– Что ж, не удивляйся, если пару-тройку выбросит на берег. Смотри в оба. На лодке их были сотни, ты сам видел.

Уинстон постучал в открытую входную дверь:

– Дядя Сэм, я оставил навоз рядом с огородом. Порядок?

– Да, спасибо.

– Ну, – сказал Каймелу, – нам, пожалуй, пора. Береги себя, Сэм. Вид у тебя усталый. Отдохнул бы денек. Стену потом заделаешь, а? Подожди, пока цемент привезу.

– Может, подожду.

– Вот и правильно. Нет-нет, не надо с нами спускаться. Мы знаем дорогу. Ты давай отдохни немножко. Увидимся в другой раз. Береги себя, окей?

Вскоре до Самуэля долетел хмурый голос Каймелу:

– Да, сын мой, дни старины Сэма в этом мире сочтены. Видел, какой он сегодня? Пойми, мне больно это говорить, но мы должны признать это. Возможно, мы видели бедного старого Сэма последний раз.

КЛЮЧ В ЗАМКЕ НИКАК НЕ ПОВОРАЧИВАЛСЯ. Пришлось вернуться в коттедж и взять из прихожей бутылку с маслом. Накапав на ключ, Самуэль попробовал снова. Пальцы стали соскальзывать и порыжели от ржавчины. Он вынул тряпку из кармана и ухватил ею ключ. Металл со скрипом поддался его усилиям, и от замка отлетела ржавчина. Самуэль открыл дверь плечом и вытер руки о штаны сзади. У него отстал заусенец на указательном пальце и задевал о ткань. Самуэль сунул палец в рот, откусил заусенец и выплюнул.

– Можешь спускаться, – сказал он наверх. – Они ушли.

Он прислушался, но ничего не услышал, кроме звука ветра в разбитом окне.

– Спускайся, – сказал он. – Ты в безопасности.

Не дождавшись ответа, Самуэль пошел наверх.

Световая камера почти вся просвечивалась. Спрятаться было негде, поэтому человек стоял, чуть пригнувшись, за стеклянными призмами. Они искажали его очертания, преломляли руку, щеку, множили часть рубашки. Пока Самуэль не обошел фонарь и не встал напротив человека, он выглядел раздробленным, словно его покрошили на мелкие кусочки и собрали кое-как.

– Они уплыли, – сказал Самуэль, но человек все стоял, пригнувшись, за стеклами.

Самуэль подошел к окну со стороны берега. Поманив человека, он указал на лодку, удалявшуюся от острова.

– Видишь? Уплыли.

Человек нахмурился и протянул руку к окну, но, словно испугавшись, что его увидят, отдернул руку и убрал в карман. Он прокашлялся, тронул пальцем ноги трещину на цементном полу, подошел к другой части окна и посмотрел. Затем обошел помещение по кругу, шлепая босыми ногами и глядя в каждое окно, пока снова не подошел к Самуэлю. Лодка уже скрылась из виду; возможно, уже причалила к материку.

Человек указал на Самуэля, затем в сторону материка, обвел пальцем круг, как бы обозначив остров, и что-то проговорил с вопросительной интонацией.

Самуэль подумал и сказал:

– Смотря что ты спрашиваешь. Раньше я там жил, да. Но если хочешь знать, вернусь ли я туда хоть когда-нибудь, тогда ответ – нет.

Он не стал распространяться на этот счет, не стал говорить, что один раз, давным-давно, чуть не вернулся на материк. Это случилось года через три-четыре после того, как он стал смотрителем маяка. Тогда судно снабжения приходило каждую неделю, а то и чаще, если он просил по рации. И каждый раз Джон с Каймелу обрабатывали его, убеждая, что все теперь по-другому при новом режиме, что президент – хороший человек, что жизнь стала лучше.

«Тебе нечего