«Сегодня я околпачу вас, – обещает Родни Барретт. – Сегодня я украду у вас единственное, что у меня осталось».

– Боже! – восклицает Шерил.

Приемник затихает.

– Шерил, выключи радио! – велит Джулс. – Выключи!

Пока Шерил тянется к приемнику, в колонках грохочет выстрел.

Шерил вскрикивает. Виктор лает.

– Что за черт? – спрашивает Феликс, тупо глядя на приемник.

– Барретт сдержал слово, – бесцветным голосом объясняет Джулс. – Даже не верится.

Воцаряется тишина.

Том встает со скамейки и выключает радио. Феликс потягивает ром. Джулс опустился на одно колено и успокаивает Виктора.

Тут, словно эхо выстрела, доносится стук во входную дверь.

Один, и тут же второй.

Феликс делает шаг к двери, и Дон хватает его за руку.

– Просто так дверь не открывай, – говорит он. – Ты что, не в себе?

– Я и не собирался просто так! – огрызается Феликс, вырывая руку.

В дверь стучат снова.

– Эй! – кричит женщина.

Все в столовой замирают.

– Кто-нибудь, откройте ей, – просит Мэлори и поднимается со скамейки, чтобы открыть дверь, но Том ее опережает.

– Да, мы здесь, – отвечает он. – Кто вы?

– Олимпия! Меня зовут Олимпия. Пустите меня!

Том останавливается. Вид у него пьяный.

– Вы одна? – спрашивает он.

– Да!

– Глаза закрыты?

– Да, закрыты. Мне очень страшно. Пожалуйста, впустите меня.

Том смотрит на Дона.

– Кто-нибудь, принесите метлы, – велит он.

Джулс уходит за метлами.

– Еще одного едока мы не потянем, – заявляет Дон.

– Ты с ума сошел, – осаживает его Феликс. – За дверью женщина…

– Я-то как раз мыслю здраво, – огрызается Дон. – Мы не можем кормить всю страну.

– Но женщина прямо сейчас к нам стучится, – напомнил Феликс.

– А мы пьяны, – говорит Дон.

– Да ладно тебе, – осаживает его Том.

– Не делай из меня злодея, – парирует Дон. – Ты понимаешь все не хуже меня.

– Эй! – снова зовет женщина.

– Держитесь! – отзывается Том.

Они с Доном буравят друг друга взглядами. В прихожую возвращается Джулс и протягивает Тому метлу.

– Делайте что хотите, – отмахивается Дон. – Значит, голодать начнем раньше.

Том поворачивается к входной двери.

– Всем закрыть глаза! – велит он.

Мэлори слышит, как его шаги скрипят по деревянному полу прихожей.

– Олимпия! – окликает он.

– Да!

– Сейчас я открою дверь. Как услышите, что она открыта, постарайтесь войти побыстрее, ясно?

– Да!

Мэлори слышит скрип двери, потом беспорядочный шум: наверное, Том затаскивает Олимпию в дом, как две недели назад затащили ее. Дверь захлопывается.

– Не открывайте глаза! – велит Том. – Сейчас я вас проверю. Нужно убедиться, что вы одна.

Метла шуршит по стенам, по полу, по входной двери, по потолку.

– Порядок, – наконец объявляет Том. – Все чисто.

Мэлори открывает глаза и рядом с Томом видит красивую бледную брюнетку.

– Спасибо! – сдавленно благодарит та.

Том что-то говорит, но его перебивает Мэлори.

– Ты беременна? – спрашивает она Олимпию.

Та смотрит на свой живот, дрожит и, подняв глаза, кивает.

– Уже четыре месяца, – отвечает она.

– Вот тебе на! – восклицает Мэлори, приближаясь к ней. – У меня примерно столько же.

– Мать вашу! – ругается Дон.

– Я ваша соседка, – объясняет Олимпия. – Простите, что напугала. Муж у меня летчик. Он уже несколько недель не объявляется. Наверное, погиб. Я услышала, как вы играете на пианино. Сразу прийти не хватило смелости. В обычное время я бы кексы принесла.

Невинный лепет Олимпии прорывается сквозь мрак, сквозь ужасный ужас, который обитатели дома только что слышали по радио.

– Мы рады, что ты пришла, – говорит Том, но в его голосе Мэлори чувствует усталость и напряжение. Теперь придется заботиться о двух беременных.

– Да ты проходи.

Новую соседку ведут в гостиную. У первой ступеньки она охает и показывает на фотографию, которая висит на стене.

– Ой, он здесь? – спрашивает она.

– Джорджа больше нет, – отвечает Том. – Вы наверняка с ним знакомы. Изначально дом принадлежал ему.

Олимпия кивает.

– Да, я много раз его видела.

Все собираются в гостиной. Том усаживает Олимпию на диван. Мэлори слушает, как он мрачно расспрашивает новенькую о ее доме. Что было. Что осталось. Что можно использовать.

По подсчетам Мэлори, она гребет уже три часа. Мышцы рук горят. На дне лодки плещется холодная вода – набралась постепенно, с каждым гребком, с каждым движением весел. Несколько минут назад Девочка сказала, что хочет пи´сать. Мэлори велела ей попи´сать. Теплая моча смешивается с речной водой. Мэлори чувствует тепло сквозь туфли, думает о мужчине в лодке, с которым они столкнулись.

«Дети не сняли повязки, – думает Мэлори. – В жизни ведь чужих голосов не слышали, но обмануть себя не дали».

Она вымуштровала их на славу. Только думать об этом не хочется. Вымуштровала, значит, запугала настолько, что им страшно ослушаться. Сама она в детстве постоянно бунтовала против родителей. Не разрешали сладкое – она приносила его домой тайком. Не разрешали фильмы ужасов – Мэлори ночами прокрадывалась в гостиную и включала телевизор. Когда родители запретили ей спать в гостиной на диване, она передвинула туда свою кровать. Такие выкрутасы наполняли детство яркими красками, а Мальчик и Девочка их лишены.

Мэлори учила младенцев просыпаться с закрытыми глазами: стояла у кроваток, завешенных мелкой сеткой, сжимала в руках мухобойку и ждала. Ребенок просыпался, открывал глаза – и Мэлори тут же била нарушителя по ручке. Малыши плакали, а Мэлори наклонялась и смыкала им веки. Если дети слушались и не открывали глаза, она расстегивала рубашку и кормила их. Награда!

– Мама, это был тот дядя, который поет по радио? – спрашивает Девочка, имея в виду любимую кассету Феликса.

– Нет, – говорит Мальчик.

– Тогда кто он? – допытывается Девочка.

Мэлори поворачивается к Девочке лицом, чтобы лучше слышала.