статуи Фемиды с завязанными глазами и весами. Зато у суда была “пробка” из карет и саней. Возчики ругались, махали кнутами, вся улица была засыпана “конскими яблоками”.

Я ткнул Кузьму локтем, тот ворча начал вытаскивать инвалидное кресло. Которое тут же погрузилось по ступицы в нечищеный снег. Ладно, мы не графья, пока только учимся. Я расплатился с извозчиком, кряхтя не меньше слуги, добрел по протоптанной тропинке до входа. Спина болела все больше, похоже меня растрясло по дороге. У входа я уселся в кресло и дальше Кузьма вез меня как белого человека — клерки, адвокаты, прокуроры — все расступались и провожали удивленными взглядами.

На большой доске в приемной суда были мелом написаны фамилии и номера залов. Я нашел Гришечкина, велел Кузьме везти меня к номеру 3-му. Пригладил волосы, остро пожалел, что не побрился утром у купца — небось, можно было бы слуг напрячь вскипятить воду. Или по дороге к цирюльнику заехать — делов то на десять минут всего.

В зал мы въехали на середине речи толстого адвоката, который стоял возле загончика обвиняемого, воздев руки. Громко хлопнула дверь, все обернулись на меня. Зал битком, народ заполнил все скамьи.

— Что вы себе позволяете? — пожилой судья в очках, мантии стукнул молотком по столу. — Где стража?

— Не надо стражи, — за соседним столом подскочил молодой чиновник в синем мундире с такими же небольшими усиками, как у меня, весь прилизанный, волоски один к другому. — Это приват-доцент Баталов. Его показания зачитывались на прошлом заседании. Он был тяжело болен, но видимо, нашел в себе силы…

Прокурор? А, может, следователь какой? Я поискал взглядом, куда приткнуться, но везде было плотно.

— Займите место в зале, — грозно произнес судья. — И постарайтесь больше не опаздывать на заседания! Раз уж вы, сударь, пострадавший и проходите по делу — на первый раз прощаю.

Кузьма, недолго думая, вывез меня по проходу в первый, ряд, а сам ушел в конец зала. Я оглянулся. Бог ты мой… Рядом со мной сидел голубоглазый ангел. Виктория Талль. В черном закрытом платье, руки в меховой муфте.

— Вы? — прошептал я, разглядывая убийцу. Тощий, на голове какие-то космы, все лицо заросло бородой, глаза черные, наглые. Посмотрел на меня, отвернулся. Узнал? Похоже, да. Адвокат что-то вещал про тяжелое детство, а Вика наклонилась ко мне, тихо сказала. — Давайте после. Мне надо с вами поговорить.

Пришлось часа полтора слушать прения прокурора и адвоката, разглядывать жюри. Да, Гришечкина судили присяжные — одни мужчины. В основном почтенные горожане, с серебряными напузными цепочками от часов. Слушали они всех очень внимательно, я заметил, что парочка даже что-то черкает карандашами в записных книжках. И вообще, атмосфера в зале суда стояла серьезная. Судья представительный, вел заседание твердо, всем давал слово, никого не обрывал.

Адвокат, конечно, тот еще краснобай, но у него профессия такая. Понравился и прокурор. Хоть и молодой, но защитнику оппонировал грамотно, все его доводы быстро парировал и спуску не давал.

Помучив нас час или около того, судья распустил заседание дав наказ присяжным ни с кем ничего не обсуждать — мол еще будет возможность наспориться перед вердиктом. Гришечкина увели солдаты, приставы начали проветривать помещение — надышали мы так, что по окнам текло.

Сразу устроить “тет-а-тет” с Викторией не получилось. Подошел прокурор, пожал мне руку, поблагодарил за визит.

— Не надеялся, не надеялся, Евгений Александрович! Когда брал у вас на дому показания — думал, скоро отпевать будут.

— Ах, как неделикатно, Емельян Федорович! — упрекнула стоящая рядом Виктория прокурора

— Мы судейские, такие, Виктория Августовна. Грубые люди. Каждый день имеем дело с людскими пороками.

Ну вот. Я и узнал, как звали профессора Талля. Август. Все в традициях Древнего Рима. Тем временем Емеля — твоя неделя — про меня забыл, делал комплименты Виктории, договорился даже до того, что хочет лично заехать, выразить свои соболезнования. Это он так подкатывает?

И тут я встал. Иногда бывает достаточно самых простых действий, чтобы поразить людей. Виктория ахнула, прижала ручку в перчтка к алым губкам. Емельян Федорович тоже открыл рот. Что-то хотел сказать, но так и не нашелся.

— Да, господа, — я сделал пару шагов до вернувшегося Кузьмы, прошелся обратно к креслу. — Теперь я могу ходить.

Хвастовство — грех. Как сказано в Писании: «Не возноси себя в помыслах души твоей». Я вознес и Бог меня сразу наказал. Накатила такая ломка, что прям стой, хоть падай. Второе сильно лучше. Тело задрожало, в глазах появились черные точки. Кости стало ломить так, как не ломило никогда до этого. А я то дурак, уже думал, все, переломался. Но нет, зависимость напоминала о себе. Да и как не вовремя.

— Евгений Александрович, что же вы так побледнели?! Вам плохо? — первая всполошилась Вика. — Сядьте в кресло! Немедленно сядьте, я настаиваю!

Совместными усилиями Талль и Кузьмы, меня приземлили обратно, я увидел торжествующую улыбку у прокурора.

— Да, слаба плоть человека, — развел руками Емеля-чтоб ты сдох на неделе. — Мне пора, Виктория Августовна, я непременно буду вам визитировать! Не такие уж мы законники черствые люди — ничто человеческое нам не чуждо.

Взгляд прокурора в момент произнесения это сентенции метался от губ девушки к ее высокой груди. Явно ничто ему человеческое не чуждо. Да и мужское тоже.

— Кузьма, иди, найди нам сани до дома, — я отослал слугу прочь, посмотрел на Викторию. Та с полуулыбкой Моны Лизы слушала, как прокурор выпутывается из длинного сложноподчиненного предложения на тему чуткости прокурорских работников.

— Мы не принимаем визиты, — Вика достала веер из сумочки, похлопала себя по ладони. — Траур. Думаю, вы должны это понять.

Прокурор смешался. Посмотрел на меня, потом на девушку.

— Позвольте откланяться.

Раз, два и Емеля исчез из пустого зала суда.

— Евгений Александрович, я собиралась заглянуть в кофейню на Тверской. Ту, что в Голландском доме. Не составите мне компанию?

Вот так сразу? Смело, очень смело. Девушка смотрела на меня с располагающей улыбкой, ничуть не сомневаясь, что я соглашусь.

— Что же вы молчите? Может быть вам худо и позвать доктора? Или мое предложение слишком смелое и неприличное? Я только из Европы приехала, в Германии девицам дозволяется с сопровождающим посетить кофейню

— Нет, нет, я в норме, с удовольствием выпью кофе.

Черт! Это ломка совсем меня мозгов лишила.

— В норме? Какое забавное слово… Вы сами его придумали?

— Где-то слышал, — помотал головой я. Как не вовремя эта ломка, да еще с колющей болью в спине. Я сильно сжал зубы. Ничего, выдержу. Баталовы-Якубовы они такие, сильные!