Отец проводит меня через узкий проход, мы наклоняемся, пролезая под трубами, или перешагиваем через них. Со всех сторон какие-то голубоватые вспышки.

И тут снова содрогается вселенная от взрыва. Перерыв у Кёберляйнов закончился, снова взрывают, а мы попали в ловушку. Меня отшвыривает и прибивает к полу взрывной волной, левое колено мне прижигает раскаленный, как из печи, бетон. Отец хватает меня за руку и вздергивает снова на ноги. Лицо у него – зубы, борода, глаза – засыпано чем-то белым. Он рывком, едва не оставив меня без руки, тащит за собой. Я спотыкаюсь следом. Голоса со всех сторон, громче, громче, тени прыгают по потолку и стенам. Огромный купол из бетона, как цирк шапито, наполовину уже обвалился, и за ним черное небо и миллионы звезд, как песчинки.

Сейчас я его, орет кто-то. И другие голоса подхватывают, орут и визжат. Вдруг снова тишина, и отец четко командует мне: ложись! И всем своим весом, всем телом приминает меня к земле. И небо над нами взрывается миллионами цветов, теней, гор, океанов, пенными разливами, и замирает на мгновение, как в рассказах барона Мюнхгаузена, как праздничный фейерверк. И я вижу озеро, из него выныривает гладкая мокрая голова и снова скрывается под водой. Потом меня как будто разрывает изнутри, как будто у меня в животе взорвался воздушный шар, грохот в голове, барабанные перепонки почти лопаются. Все переворачивается, земля оказывается вверху, на меня что-то наваливается. Все. Темнота.

Я вижу сон, волшебный сон: я и длинноносый Тимо внутри книги. Зеленая долина за Вогезами, лес и наша деревянная хижина, перед ней – длинноносый Тимо в медвежьей шкуре, держит меня на руках. Из трубы идет дымок, топится камин. И «Золтар» здесь, предсказатель королей, а сразу за домом начинается берег моря. Тимо лежит рядом со мной и сыплет мне на голый живот песок тонкой струйкой. Мама прислонилась к пальме и улыбается нам. Берти ловит золотых жуков, на обеих руках у него надувные нарукавники для плавания. Отец наклоняется ко мне и повторяет: ты остаешься здесь! Конечно, я остаюсь здесь, куда же я отсюда!

Океан синий, теплая вода щекочет пальцы. Но все это сон, этого не может быть. Я снова что-то слышу, музыку какую-то, значит, это все сон. Опять у меня над головой бетонный купол, только теперь с громадными пробоинами, с голой арматурой, дым ест глаза. Теперь я могу встать, меня больше никто не придавливает к земле. Делаю несколько шагов. Когда в голове шумит, а в ушах играет музыка, идти легко. Все вокруг какое-то ватное.

Останавливаюсь на берегу зеленого озера. Только никакого озера больше нет. Голое дно, валяются синие пластиковые бочки и битый кирпич. А там впереди, где раньше посередине озера стоял бетонный блок, Бертин центр мироздания, куда он один умел добраться вплавь, куча бетонных плит, черный кратер, из него вырывается огонь, и черный дым столбом уходит в небо, где уже и звезд не видно.

Ни звука. Что происходит? Это кто там? Отец, что ли, разгребает завалы мусора? На другом берегу четыре фигуры стоят группой, три высоких, похожих друг на друга, мне знакомых, и одна пониже, с мокрой головой, которая блестит в свете пламени. Блестит как зеркало, так что другие в ней отражаются, и отражения похожи на пляшущих маленьких осьминогов.

Дно озера скользкое, ноги разъезжаются, не слушаются, как будто не мои. Но как же сияет Берти, когда я добираюсь до него и отца. Смеется, говорит что-то. Я ничего не слышу, только вижу, как он шевелит губами. А уютно он тут устроился, среди бетонных обломков, как в кроватке. Он протягивает что-то сверкающее. Серебряный стержень.

Отец оборачивается ко мне. Я вижу совсем близко его лицо. От серы и аммиака щиплет горло, слова отца долетают глухими ударами издалека. Он наклоняется к Берти и отбрасывает куски бетона и стальную арматуру. Берти, наш Специальный, держит вытянутой рукой свой бесценный трофей, триумф предпринимательства. Быть ему очередным сотрудником месяца, а то и всего года. Четыре придурка с того берега в жизни не видали такого исключительного Специального. Что там их башня, что их динамит! Лузеры! Настоящее предпринимательство идет от сердца! И требует мужества! Видимо, до них это только что дошло. Пусть валят отсюда через дыру в стене и топают в темноте к своей белой башне!

Без сильных людей, обращаюсь я к Берти, и мои слова гулко отдаются у меня в голове, без знатоков и специалистов никакого дела не бывает. Берти победоносно держит в руке серебряный стержень, сокровище вселенной. Берти – пример для всех последующих поколений предпринимателей. Отец тянет меня за руку вниз, я опускаюсь на корточки. Он только что отодвинул последнюю бетонную плиту, которая накрывала Берти до пояса. И теперь отец мне объясняет: надо взять его рубашку и укутать Берти ноги, пока он сам, отец, поднимает туловище брата от пола. Ноги, вернее то, что от них осталось: две обгорелые закругленные культи, черные от копоти, как будто отполированные огнем. С запахом сандалового дерева.

Нам с Берти запрещено в одиночку ходить в обойно-коверный город. Его жители, говорит отец, сами строят свои жилища и устанавливают свои правила, им никакой другой закон не писан. Они живут в домах, сколоченных из досок, дверей шкафов, вместо окон вставляют автомобильные стекла. Отец вообще не собирался туда с нами идти. Ему бы остаться дома, сказал он, устал он. И вот теперь он сидит на переднем пассажирском месте, тупо уставившись в стекло. Мать не сказала отцу ни слова, ни по дороге, ни дома, пока собирала большую сумку. В эту сумку она уложила Бертины подушки с медвежатами, его пижаму с космическим рисунком, зубную щетку, будильник, который когда-то, по легенде, принадлежал Человеку-пауку. Она положила туда и иллюстрированную книгу Берти о каком-то острове, с вулканом на обложке, возле которого корабль будущего ждет посетителей. И, разумеется, Бертину большую карту мира.

Теперь мать ведет «мерседес», и машина въезжает в деревянные ворота, сплошь увешанные и выстеленные коврами, и вот уже со всех сторон к автомобилю липнут безработные. Хлопают по капоту, льнут лицами к стеклам, оставляя следы и разводы. Матери приходится притормозить и пропустить корову, которая переходит улицу в толпе. Заберите отсюда вашу корову, кричит отец, но стекло не опускает.

Проезжаем группу музыкантов, они играют на скрипке и трубе и других инструментах, у моего окна оказывается человек с совершенно черными зубами и показывает мне свои фигурки, вырезанные из дерева. В носу – сладковатый запах, такой бывает, когда мы с отцом по осени в саду за домом сжигаем оплетку от кабеля, отчего в небо поднимается черный дым. Откуда-то слышно свиное хрюканье, и опять безработные с волосами, похожими на червяков, хлопают по капоту и стеклам. И повсюду ковры висят на стенах. Клетка с дятлом, кто-то сидит перед строением из досок и автомобильных стекол, на которых еще даже дворники остались, не удивлюсь, если работают. Перед лавкой сидит человек, посасывает какой-то шланг и выдыхает белый дым и смотрит мне прямо в глаза. Никогда еще «мерседес» не тащился так медленно. Но нельзя же просто передавить этих людей, сколько бы они ни загромождали дорогу своими коровами, тарелками и горшками, спаржей и еловыми ветками.

Наконец, мать повернула в переулок, где было слишком темно и пусто. Со всех сторон поблескивает жесть, сушится на веревках белье, и когда я выхожу из машины, я задеваю его головой. Под ногами чавкает, сыро, вдоль стены дома бежит ручей. Жители обойно-коверного города навострились по части канализации и систематической очистки улиц. Я запираю двери машины. В переулке холодно и темно.