и как вы сами это думаете. Если бы вами руководило чистое и высокое желание общего блага, вы бы давно с отвращением и ужасом отвернулись от грязи и низости современного «освободительного движения», вы бы почуяли и умом, и сердцем, что оно хуже вековой рутины, подготовляет ещё худшее будущее, и стали бы на честную дорогу разумного и мирного созидания благоденствия страны, отвергнув разом и неразумное коснение во зле рутины, и ещё менее разумное беснование по программе злобы, разъединения и вражды современного «освободительного движения».

Перехожу теперь от того, что было критикой рутины и «освободительного движения», как бы сравнительной анатомией, физиологией и психологией их, к тому, что будет положительными результатами опыта жизни вашего старого товарища. Из уважения к человеческому разуму и человеческому сердцу отнеситесь серьёзно, вдумчиво, с доброжелательным вниманием к тому, чем делится с вами из передуманного и выстраданного им ваш старый товарищ, много передумавший и выстрадавший за время жизни, к концу которой он приближается.

Вы горячо желаете свободы, но упускаете из виду, что свобода невозможна для людей, не дисциплинированных любовью, не умеющих пользоваться свободой, не злоупотребляя ею. Человек не любящий, эгоистичный, грубый, корыстный, человек с низкими наклонностями, неспособный и не желающий ограничивать себя во благо всем – дурной человек, скотоподобная личность; свобода для него – свобода зла, свобода преступлений. Он не потерпит свободы добра, свободы от своей злой и низкой индивидуальности представителей добра, и общество будет вынуждено, не теми, так другими мерами, ограничивать его злую свободу, обуздывать его злую индивидуальность, если не хочет из организованного общества превратиться в шайку разбойников, если не хочет, давая широкую свободу злу и злым, уничтожить всякую свободу добра и добрых. Вот почему инстинкт свободы, там где свобода не новость, а народ имеет опыт жизни при свободном режиме, подсказывает убеждение в том, что чем свободнее форма правления, тем более крупные меры репрессии неизбежны по отношению к людям злой воли, чтобы оградить общество от злоупотребления ими той большой свободой, какою оно пользуется. Там понимают, что это вопрос – быть или не быть свободе. Во всех республиках Старого и Нового мира: и во Франции, и в Североамериканских Соединенных Штатах – существует смертная казнь за всякое убийство. В Америке и тем не довольствуются, а признают право суда Линча за всякое насилие, особенно в эпоху общественных смут и общественных бедствий. А вы, совместно с представителями «освободительного движения», как дети, не понимающие природы и свойств вещей, требуете свободы, нимало не заботясь о том, чтобы свобода эта была свободою добра, а не свободою зла. Более того, на самых первых шагах многомиллионного народа, совсем не привыкшего к свободе, вы требуете ослабления репрессий, сдерживающих своеволие, требуете уничтожения казни, как дети играя с огнём, без заботы о том, что именно этим вы можете погубить свободу, доказать её практическую невозможность в стране вашей, путём разнуздания зла и поучительного примера многомиллионного народа, обращённого в шайку разбойников дурно понятой свободой.

Христианство, от которого так многие из вас отворачиваются, хорошо понимает всё это. Оно провозглашает широкую свободу добра и совершенно определённо говорит о разумных условиях этой свободы и об источнике духовной силы для устойчивой верности добру. «К свободе призваны вы, братья… не делайтесь рабами человеков»[22]; «Где дух Господень – там свобода»[23]. «Всё дозволено христианину»[24], а христианин тот, кто любит Бога Живого – живую совокупность добра – «всем разумением», то есть вполне сознательно, кто любит ближних своих при свете своей сознательной любви к идеалу, к живой совокупности добра – Богу Живому. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Вот непременное условие способности быть свободными, не злоупотребляя свободой, пользоваться широкой свободой добра, устойчиво оставаясь на высоте добра, никогда не ниспадая до свободоубийственной низости своеволия – свободы зла и преступлений. Это условие – разумная любовь не только к друзьям, но и к врагам, не благодушная уживчивость со злом, не проституция пособничества злу, а искреннее желание добра для всех и понимание при свете любви разумных путей для достижения этого общего блага. Любовь по христианским понятиям есть высшая ценность мира, «совокупность совершенства», высшая заповедь христианского Откровения и непременное условие единомыслия с Высшим Разумом мира и единодушия с Высшей Любовью, цемент, связующий Творца и всё творение в одну стройную гармонию, в одно святое единство. Христианство определённо говорит, что зло – не что иное, как свобода от любви, то есть свобода зла, без возможности которой не было бы и нравственного достоинства добра. Христианство определённо говорит и то, что любовь есть благодать Божия, т. е. сила, присущая Творцу и свободно подаваемая Им тем, кто свободно «алчет и жаждет» воспринять эту благодатную силу, связать себя этим цементом с Творцом и всеми верными Ему любовью, таким образом перестать быть пылью мира, неспособной войти в гармонию мирового единства, царства свободы и добра.

Всё это не только не осуществляется номинальными христианами, но и не понимается ими. Всё это тем не менее разумная христианская истина, настолько удовлетворяющая наивысшие потребности ума и сердца моего, настолько соответствующая опыту жизни на этой земле, свободной от Бога, в чём и состоит проклятие её «вне дома Отца Небесного», что я сознательно стал христианином, сознательно предпочёл веру всем философским мировоззрениям, не из доверия к каким-либо авторитетам, не из косности рутинных привычек, а потому, что для меня вера наиболее разумное и доброе из всего, что знаю, наиболее убедительное для ума и сердца моего, и не ослабевает она, а укрепляется всё более и более, оразумливается по мере накопления опыта жизни.

Подумайте обо всём этом, и, может быть, некоторые из вас поймут вместе со мной неразрывную связь между истинной свободой и истинным христианством, поймут, что всё дозволено христианину, и только христианину, сознательно желающему широкой свободы добра и из любви неспособному злоупотреблять свободой, неспособному даже помириться со свободой зла, для христианина, сознательно «алчущего и жаждущего» причастия благодати любви, черпающего эту благодатную силу из её неиссякаемого источника живой совокупности добра, Бога Живого.

Подробно остановившись на этом главном и высшем опыте жизни моей, изложив самую основу моего мировоззрения, я могу гораздо кратче говорить о других результатах моего жизненного опыта, надеясь быть понятым вами.

Перехожу к вопросу о собственности, тесно связанному с вопросом о свободе. Христианство не говорит ни за, ни против собственности, потому что понимает, что разумно отказаться от собственности можно только по свободному изволению любви