Я потеряла дар речи и бессильно смотрела на когда-то близкого мне человека, ставшего совершенно чужим. Она старалась отвернуться, спрятать лицо.

— Лора, зачем? Оставайся, но отпусти меня!

Она покачала головой:

— За твой побег взыщут с Винсента. Я не могу.

Я развернулась и во весь дух понеслась к воротам, слыша ее доносившийся в спину крик.

Разговоры о достоинствах асенских рабынь вгоняли меня в сон. Два жирных гуся — наместник Форсы Вадер Тагон и наш Великий Сенатор Октус — с удовольствием вертели стоящую голую девку с оливковой кожей. Тагон не уставая, нахваливал упругий круглый зад и острые груди, о которые, как он утверждал, можно порезаться. А Сенатор неизменно отстаивал мясистые формы и пудовые сиськи, за которые «приятно подержаться». Впрочем, выставленную девку он тоже признавал весьма неплохой и был не прочь в этом убедиться. Таков наш Великий Сенатор. На его жирном вертеле перебывали сотни, к тому же всем известно, что предпочитал он девственниц, а после раздаривал их своим приближенным, как ненужный хлам. Я тоже был осчастливлен и Ларисс сбагрил всех трех на невольничьем рынке.

Вокруг меня вертелась еще одна асенка — ей приказали, и не буду отрицать, что девка очень кстати. Физически нужно было спустить, иначе яйца просто разорвет. Я жестом приказал ей опуститься на колени и расставил ноги, ожидая, что она все сделает сама без лишних указаний. Девка услужливо села, потянулась тонкими пальцами к ремню. Я не видел ее лица. Я видел другое лицо с копной огненных волос, желтые глаза, мутные от страсти, и услужливый рот с острым изгибом верхней губы. Когда головка уперлась в гладкое горячее горло, я едва сдержал крик и чуть не спустил. Пусть это и всего лишь рабыня, но так позориться не хотелось. Я сжал зубы, сдерживаясь. Асенка облизывала головку и водила руками по стволу, услужливо пытаясь заглянуть мне в глаза. Нет. Сейчас я хочу не этого. Я поднялся, взял ее за волосы и начал вбиваться изо всех сил, ощущая, как она дергается в руках. Девка всхлипывала, по лицу текли слезы, она издавала хлюпающие звуки, когда член освобождал горло, но меня это только распаляло. Я представлял другую. Рыдающую, молящую о пощаде, обессиленную, растоптанную. Мою. И все это будет, как только я вернусь на флагман. Я молча кончил, излившись рабыне в рот, и отшвырнул ее на пол. Девка морщилась, но глотала, иначе накажут за неуважение к гостю. Она утерла ладонями раскрасневшееся лицо и встала на колени, ожидая дальнейших приказов. Я ущипнул ее за выпуклый торчащий сосок и швырнул несколько геллеров:

— Все хорошо. Можешь идти.

Она поспешно встала, подобрала деньги, поклонилась и убежала, сверкая голым задом. Форса всегда отличалась своими нравами. В Сердце Империи невозможно представить, чтобы я сидел на приеме, пусть и не формальном, а в это время мой член облизывала рабыня. Принц Пирам давно мечтает об этом, но старый Император против подобных вольностей. Он называет это распущенностью и падением.

Я на минуту закрыл глаза от нахлынувшей картины: представил себя на месте Великого Сенатора, как и обещал Пирам, и эту отсасывающую тварь в ногах. Почему бы нет… Императору осталось не долго, а с его сластолюбивым братом может приключиться какая-нибудь досадная неприятность. И она обязательно приключится.

Морган встал за моей спиной и замялся, будто боялся потревожить. Я скосил глаза:

— Что тебе?

— Послание от капитана Торна, мой полковник.

— Ну?

Морган протянул мне галавизор, я раскрыл его, и перед глазами появилось сотканное из света лицо Винса:

— Мой полковник, — он замялся, — Эмма Гессер сбежала с флагмана. Я выслал отряд.

Я не сразу понял, что он сказал:

— Что?

— Она сбежала, Адриан.

Я швырнул галавизор на пол, он рассыпался мелкими осколками, привлекая внимание Сенатора.

— Что случилось, де Во?

Девка, примостившаяся на его коленях, в нетерпении поерзала, ожидая позволения продолжить.

Я постарался натянуть улыбку — не хватало только лишних поводов для сплетен:

— Пустяки, ваша светлость. Неотложные дела на флагмане.

Сенатор кивнул и схватил рабыню за грудь.

Не помню, как покидал дворец наместника, как садился в корвет. Если бы я увидел ее сейчас — убил бы на месте. Дрянная тварь, не дающая мне покоя. Кровь кипела, удары сердца отдавались в висках болезненным набатом, в ушах шумело так, что я не слышал шума двигателя. Я чувствовал, как на шее вздулись вены. Почему Торн случайно нашел ее на Норбонне? Теперь, узнав, я не мог отказаться, сбросить ее со счетов. Тем более забыть или отпустить, не подчинив тело и не сломав волю. Она моя. Моя по праву. Моя вещь. Мой трофей. Моя компенсация за перенесенный позор. Не хотел иметь ее впопыхах, портить себе удовольствие. Идиот. Теперь она ускользала, оставляя меня в дураках. Меня! Маленькая высокородная сучка! Тварь. Я боялся даже представить, что сделаю с ней, когда верну.

Торн встречал у трапа. Я шагнул из корвета и схватил его за грудки, впечатывая в разогретый солнцем борт:

— Как ты мог ее упустить?

Он нервно убрал мои руки, невзирая на чин. Сейчас он был другом:

— Остынь! Если бы не Лора — может и до сих пор ничего бы не узнали, пока ты не вернулся. Представляешь, как далеко она бы забралась за это время?

— Причем здесь твоя рабыня?

— Это она подняла тревогу, когда увидела ее на космодроме.

— Как давно это было?

Торн посмотрел на часы:

— Семнадцать минут назад. Но отряд я выслал сразу же. Она далеко не зайдет, не знает, что такое лес.

Я вновь тряхнул его за ворот мундира:

— Как вообще могло получиться, что она покинула флагман?

— Я допросил караульного — она пыталась выйти, но он развернул ее, — Винс вновь скинул мои руки. — Переоделась в форму рядового. Кто же знал… Я бы сам не догадался, если бы моя норбоннка не сказала.

Я ударил кулаком в стальной борт корвета, по космодрому потянулся тугой металлический гул:

— Собирай солдат. Всех солдат. Отзывай из увольнительного. Поднимай гарнизон Форсы. Иди сам! Пятьдесят тысяч геллеров тому, кто ее вернет!

Винс тронул меня за плечо и тихо пробормотал:

— Подумай, как это будет выглядеть. Всего одна жалкая рабыня. Это слишком, Адриан, — он покачал головой. — Ты не представляешь, какие пойдут слухи.

Я сбросил его руку:

— Мне плевать.

Почти не помню, как преодолела пропускной пункт. Просто неслась напролом, придерживая шлем руками, хотя в этом теперь не было никакого смысла. Волосы давно выбились и лупили плетьми по спине. Я проскочила ворота в то мгновение, когда охрана пропускала вереницу гербовых корветов, втиснулась, рискуя быть раздавленной пластами стали, но чудом выскочила с другой стороны ворот. Я скинула, наконец, шлем, который душил, и припустила, не разбирая дороги в сторону каких-то низких строений.