Да, Лер, в каждой шутке есть только доля шутки. Тут ты права.

Сбежал, как последний трус, сбежал! А так хотелось там, около машины и на виду у всего дома, впиться в ее губы и целовать. Целовать сильно, жадно, настойчиво.

Вот теперь шагай и дыши носом. До твоего дома, Кузьмин, через полгорода шагать, как раз хватит, чтобы успокоиться!

Лера, ну вот ты же умная баба! Что ж ты ТАК удивилась то, услышав про поцелуй? Да я же со школы в тебя… а ты…

А может, Лера, надо было наплевать на твое удивление и начать целовать тебя, а? Глядишь, и прошло бы тогда все твое удивление. Все женщины говорили мне, что целуюсь я хорошо. Хотя, нет! Не просто хорошо, а так, что крышу сносит. И твою бы крышу снесло, Лера. Так же снесло бы, как мою сейчас сносит. Сносит, едва лицо твое удивленное вспоминаю.

Да что за хрень? Как школьник теряюсь перед ней!

Валерий этот, мать его, Петров еще! Я же видел, что и он тоже сидел со снесенной к хренам крышей. И ведь с бабой сидел, а все равно, падла, на Леру весь вечер глазел, я вот уверен в этом! Хорошо, что я сам этого не видел, он, на свое счастье, за моей спиной сидел. А то закончился бы наш сегодняшний ужин дракой в этом ресторане.

– Да кто там еще такой настырный? Кому я мог понадобиться вечером? Да! Слушаю! – ответил на звонок телефона резче, чем хотел.

– Десантуре привет!

– Иван?

– А ты кого-то другого ждал? – хмыкнули в трубке, – колись, давай, по голосу же слышу, что злой как собака. И вот почему-то мне кажется, что дело тут не в твоей работе. Леха, неужели на смазливую бабенку злишься?

– Скорей уж, на себя! – признал, и легче стало, – с баб то, какой спрос?

– Это ты правильно, парень, говоришь. Бабы они слабые. Их место дом, кухня, кровать. Они сильных мужиков любят, а не слюнтяев. Им ведь только кажется, что они сами хотят принимать решения. А на самом деле каждая хочет мужика крепкого, чтоб защитил, приласкал, решение за нее принял.

Прозвучало это спокойно. Вот как у него так получается? Несколько фраз кинет и все сразу встает на свои места. И ведь даже то стадо обкуренных дебилов тогда тоже место свое поняли.

Воспоминания нахлынули лавиной.

Армия, чужой город. Я был тогда в своей первой увольнительной. Шел по городу, и в голове сама всплыла та старая песня:

"У солдата выходной, пуговицы в ряд

Ярче солнечного дня золотом горят…"

Золотом, они, конечно, у меня не горели, но надраено было все, что должно было быть надраено! И ведь самое смешное, что, и правда, опять же, как в той песне, хотелось именно кваску и эскимо. В том городе, где служил, я не знал никого. Ну, погулял по городу, а потом ноги меня принесли в тот парк. Сидел, на солнышко смотрел и ел это, мать его, эскимо. Расслабился. Жизнью наслаждался, дыша полной грудью. Гордился собой! Ну, еще бы, мне одному из молодых увольнительную дали. Нормативы намного лучше всех сдал. Ха! Да если бы мой тренер узнал, что я их не сдал, он бы мне лично башку открутил. Звание "Мастера спорта" всем подряд не дают.

Стадо тех обкуренных отморозков появилось внезапно. Именно стадо. Потому что был у них и свой вожак, и свои подпевалы. Вид им мой блаженный, видите ли, не понравился. Ну да, откуда этим баранам знать, каково это – сидеть, есть мороженое в вафельном рожке, и наслаждаться солнечным днем.

Их было слишком много, а я один. Но десантура не сдается.

И да, это только в кино один против толпы может драться и, раскидав всех, победить. Потому что во всех этих боевиках толпа встает кружком и бьют они главного героя по очереди. В жизни все не так. Вот и эти обкуренные кинулись на меня всей толпой и сразу. Как свора псов. Нескольких я успел вырубить. Но они были обкуренные, инстинкт самосохранения у них отключился, видать, они и боли поэтому же не чувствовали, как те самые зомби из ужастиков. Кто-то из них сделал подсечку сзади, и я упал, добивали они меня уже ногами. Берцы у меня знатные были, так что, и лежа я нескольким хорошо припечатал. И тут я увидел, буквально почувствовал, как в руках у их вожака сверкнул нож. Мелькнула гнилая мыслишка, что глупо сейчас сдохну тут, от рук какого-то отморозка, но вдруг все стихло. Толпа переключилась на что-то другое. Точнее, на чей-то голос. Глупо, но у меня возникла тогда ассоциация с советским фильмом про мушкетеров, точнее, с тем моментом, где Арамис вещал:

– Я слышу глас божий!

Только голос был спокоен:

– Что ж вы, упыри, на одного всей толпой? Слышишь, ты, с ножичком, я смотрю, ты в этом стаде главный бык? Слабо тебе, молодому, сильному и такому смелому против меня выйти? Или у тебя не такие уж стальные яйца, как ты всем своим девочкам рассказываешь?

Я, пользуясь тем, что они переключили свое внимание на новую игрушку, попытался встать. Не сразу, но у меня это получилось. Встал, собрался, стер кровь, заливавшую мне глаза. Эти бараны, оказывается, мне бровь разбили. Я увидел того, кто сейчас так спокойно говорил. С виду обычный мужик, лет 45 или чуть больше, не понять из-за седых волос, выше среднего, худой. Хотя, нет, скорее жилистый, есть такая порода мужиков. Поза расслабленная, но меня не проведешь, военная выправка мужика видна. Взгляд цепкий, движения несуетливые, уверенные, и самое главное – этот его абсолютно спокойный голос. Где-то даже веселый. Да он их на "слабо", что ли, берет?

И они напряглись. Я понял это сразу. А уж когда тот мужик первым же точным движением выбил нож у главаря, вырубив его одним ударом ребра ладони в область ключицы, то они и совсем испугались. Вдалеке завыли сирены полиции. Вовремя, блин.

Мужик подошел ко мне со словами:

– Слышь, десантура, мне не резон перед ментами светиться, тебя как звать то?

– Леха. Кузьмин Алексей. А Вас?

– Иван Иваныч Иванов, – хмыкнул он, – я сам тебя найду. Все. Бывай! Но ты молодец, нормально ты их тут раскидал и бился до последнего.

Так в моей жизни и появился Иван.

В тот раз я даже не понял, куда он делся. Только что был, и нет его, как испарился.

Полиция и скорая прибыли одновременно. Кто-то их вызвал.

Оказалось, что пятерых обкуренных я все-таки вырубил. Еще двое были в сознании, но с переломами ног, видно, я их ногами, уже лежа, зацепил. Главарь не в счет. Его не я. Но его все равно мне приписали.

Оказалось, что эта банда давно местных в страхе держит. Я отделался трещиной в ребре и разбитой бровью. Синяки не в счет.

Когда меня на КПП привезли в машине полиции, и я вышел из нее весь такой красивый, синяк с брови уже сполз под глаз, старшина нахмурился. Решил, что меня за драку повязали. Но потом все выяснилось. Через неделю мне перед строем вручали грамоту и часы от полиции.

– За ликвидацию опасной банды, – так было объявлено перед строем.

Эти обкуренные, когда в себя пришли, дружно всех своих же и сдали. Стадо оно и есть стадо.