придавило все звуки. И никто не мог видеть во тьме одинокого человека. Но все равно — слез не надо. Не погасить никакими слезами пожара, пущенного на русскую землю. Нет, лучше так, просто:

«Прощай, дорогой товарищ!»

Бормотов надел фуражку. Дозарядил наган. Стиснув зубы, пошел через поле, прямо.

В тылу врага

1

Захватив Осташево, немцы двумя клиньями устремились по Волоколамскому и Рузскому большакам. Лесисто-болотистая, бездорожная местность в треугольнике между клиньями оставалась незанятой врагом. Как раз здесь и размещались партизанские базы.

Основные силы партизан покинули Осташево вечером, за сутки до прихода гитлеровцев. Отряд Проскунина в полночь остановился на отдых в Судникове. В нескольких километрах, в стороне Колышкина, гремел бой. Оттуда волнами накатывался артиллерийский гул. Низкие снеговые тучи полыхали холодным пламенем — в небе не угасали немецкие осветительные ракеты.

Комиссар Горячев стоял на крыльце большого дома, в котором до эвакуации жили работники МТС. В нескольких шагах ходили часовые. У повозок, залепленных сырым снегом, похрустывали сеном выпряженные лошади. Этот мирный хруст сена и запах свежести от рано выпавшего снега никак не вязались со всполохами ракет и близкой канонадой боя. Горячев прислушался в последний раз: да, бой приближался. Комиссар вошел в дом.

На соломе, разостланной на полу, спали партизаны. Винтовки не в козлах, а на соломе, рядом со спящими. В полутемном помещении густо пахло мокрой одеждой, портянками, ружейным маслом, кожей. И всего-то три часа здесь побыли люди, а дух уже походный, солдатский.

Горячев осторожно прошел между спящими, присел на корточки в углу, где вокруг «летучей мыши» лежали Проскунин и двое партизан — разглядывали карту.

— Ну, что? — шепотом спросил Проскунин.

— Подымать людей надо, Василий Федорович. Бой на нас идет, — так же шепотом ответил Горячев.

— Что ж, подымайте. — Проскунин взглянул на часы. — Через пятнадцать минут.

Он опять уткнулся в карту, где жирными красными кружками были обведены места партизанских баз. Четыре базы — три отряда. Одна база оставалась резервной. Четвертый отряд, который начал было формировать райком из рабочих совхоза, обком не утвердил: рабочие должны были эвакуировать совхозный скот.

— Значит, вам, товарищ Орлов, со стороны Судникова в это урочище углубляться не приходилось? — спросил Проскунин одного из партизан.

— Нет, товарищ командир. В лес я ходил с другой стороны.

— А вы, товарищ Никитин, в этих местах бывали?

Другой партизан, лежавший на полу и смотревший на карту, приподнял голову. Из-под козырька фуражки пристально глянули его холодноватые глаза.

— Нет, Василий Федорович, и я не бывал.

— Плохо! Пока мы будем искать кратчайший путь на базу, людям в лесу ждать придется.

— Не надо ждать, — возразил Никитин.

— А как же?

— Я поведу отряд. По азимуту. Это просто.

Никитин достал из кармана папиросную коробку «Казбек». В коробке оказались нехитрые инструменты: ученический железный транспортир и циркуль. Сняв с руки компас, он сориентировал карту. Несколько измерений сделал быстро. Расстояния — по масштабу, углы — транспортиром.

Командир и комиссар переглянулись. Горячев сказал:

— Я полагал, что ты, Михаил Матвеевич, только в гранатометном и подрывном деле силен. А ты… Крепка выучка пограничника!

Проскунин крикнул негромко:

— Внимание! — И когда люди зашевелились, приподняли головы, скомандовал резко: — В ружье!

Минут через пять отряд построился возле дома. Лепил мокрый снег, он таял, холодными струйками стекал за воротники. Грохот боя совсем приблизился. Уже различались отдельные взрывы и трескотня пулеметов, всполохи ракет подсвечивались снизу багровыми вспышками.

Партизаны торопливо запрягли лошадей. Горячев снял охрану. Вскоре отряд, вытянувшись в небольшую колонну, скрылся в лесу.

Впереди вместе с дозором шагал Никитин. Он уверенно огибал чащи и топкие низины, безошибочно находил повороты на просеки и лесные дороги, едва намеченные в сенокосную пору. Проводник вел колонну так, что сани, нагруженные боеприпасами и продовольствием, почти без остановок продвигались по лесу. Несколько раз только пришлось вырубить на пути корневища, скрытые в густой поросли осинника.

Колонну обогнал Проскунин. Поравнявшись с Никитиным, он спросил:

— Как, проводник, сомнения еще не закрались?

Никитин взглянул на светящуюся стрелку компаса, ответил уверенно:

— Идем точно. За путь до владений Орлова отвечаю.

— Хорошо. А уж в своих-то владениях Павел Сергеевич разместит нас по-хозяйски.

Орлов много лет был председателем колхоза в Зобове. В начале войны его сняли с председателей с большим понижением — определили в пастухи. «Обиженный» бывший председатель пас в ночном лошадей, а днем, видимо стесняясь попадаться на глаза односельчанам, брал лукошко и уходил в лес. Однако малину и грибы он собирал для вида. На месте будущей стоянки отряда Проскунина Орлов копал землянки, заготовлял дрова, создавал все лесные «удобства»…

В лесу стало еще темней, остро запахло мокрой хвоей. Еловые ветви задевали по плечам, по лицам. Сильный ветер раскачивал вершины высоких сосен, гудел тревожно. Мокрыми хлопьями валил снег.

Комиссар Горячев замедлил шаг, оглядывал проходивших мимо людей, повозки. У последней подводы он заметил Шумову, подошел к ней.

— Как себя чувствуете, Евдокия Степановна?

— Спасибо. Хорошо. — Она шагала, наклонившись вперед, разглядывая дорогу. Отвела от плеча ветку, задевшую за конец вязаного платка. Попробовала пошутить: — Эти сучья уже доказали мне, что шапка лучше платка.

Некоторое время они шли молча. И мысли их будто поменялись. Горячев вспомнил, что сын Евдокии Степановны пошел с другим отрядом. Мать теперь старается представить, где ее Толя. Сыт ли он, выспался ли, что теперь делает. Ведь это была их первая разлука. То, что расстались недавно и сейчас не так уж далеко друг от друга, не утешение. На войне километры и часы совсем иные… А Евдокия Степановна подумала о том, как трудно, тоскливо теперь Горячеву. Жена, сын и дочь его эвакуировались. Дороги, вагоны, чужие углы. Одним словом — беженцы…

— Вы сели бы на повозку, Евдокия Степановна.

— Спасибо. Я не устала.

Отряд вышел на просеку. Когда-то здесь проходила дорога. Теперь она заросла: малинник, осинки, папоротник, крапива. Здесь партизаны остановились на короткий привал.

— Все, Василий Федорович! Теперь мне места знакомы, — доложил Орлов командиру отряда.

— Отлично. Всем нам не терпится увидеть лесной город. Но вот лошадям нужен отдых, — серьезно сказал Проскунин.

Лошади дышали тяжело, с хрипом. Воспользовавшись вынужденной остановкой, Орлов и Никитин пошли разыскивать землянки. Через полчаса они вернулись, повели людей и обоз на базу.

«Владениями» Орлова партизаны остались довольны. Крепко поработал летом Павел Сергеевич! Жилой блиндаж и подсобные землянки сработаны со знанием дела, хорошо замаскированы. Сухие дрова сложены в поленницу. Даже кирпичи и дверца для печки лежали наготове.

Командир и комиссар расставили часовых вокруг лагеря, выдвинули наблюдателей в сторону дороги и