Николай Второв

Сергей Любовицкий

НА БЛИЖНИХ ПОДСТУПАХ

документальная повесть

От авторов

Осенью 1941 года, когда гитлеровские дивизии рвались к Москве, на захваченных врагом подмосковных землях разгорелась партизанская борьба. В бывшем Осташевском районе против немецких оккупантов сражался сводный партизанский отряд, командиром которого был А. М. Глахов, а комиссаром — А. И. Бормотов. В боях с гитлеровцами на подпольной работе проявили мужество и отвагу представители трех поколений. Вчерашние школьники, комсомольцы и комсомолки, люди средних лет и совсем пожилые плечом к плечу защищали свою Родину. Народ и Советское правительство высоко оценили боевые дела осташевских партизан. Около тридцати человек было награждено орденами и медалями Советского Союза. Юные комсомольцы Шумов и Колядов, павшие смертью героев, награждены посмертно: Шумов — орденом Ленина, Колядов — орденом Красного Знамени.

В повести «На ближних подступах» имена рядовых партизан и командиров подлинные, так же, как и названия мест описываемых событий. Многие бывшие партизаны и подпольщики здравствуют и поныне: А. М. Глахов и И. И. Синцов работают в Москве, А. В. Аксенов — директор Осташевской фабрики игрушек, в Волоколамске трудится А. Г. Фомичев, Б. А. Свечников, В. Г. Горелова, И. Н. Назаров — учительствуют, М. М. Никитин — сотрудник Волоколамского городского отдела милиции, А. В. Горячев несколько лет руководил колхозом, затем ушел на пенсию. На пенсии — Е. С. Шумова и М. Г. Кораблина, они активно участвуют в общественной жизни села Осташева.

Названным товарищам и многим другим участникам партизанской борьбы авторы глубоко благодарны за предоставленные документы, за советы и помощь при создании этой книги. Им и светлой памяти погибших за Родину посвящается повесть.

Перед нашествием

1

Конец августа 1941 года. Районный центр Осташево Московской области.

После захода солнца вечера, кажется, не было — сразу надвинулась ночь. Плотная туча наплыла с запада. Она погасила зарю, закрыв полнеба, нависла неподвижно.

Старинное подмосковное село притаилось во тьме. Тишина, тревожная, настороженная. Черными тенями снуют вдоль посадов патрули. Часовые охраняют магазины, банк, почту, типографию, радиоузел.

У двухэтажного дома посреди села — тоже охрана. В доме — райком партии. С наступлением темноты сюда шли и шли люди. Часовые из местных жителей проверяли документы. Кого знали в лицо, пропускали так. Если у человека не было документа и возникали сомнения, вызывали помощницу секретаря райкома Евдокию Степановну Шумову. Ей пришлось поработать во многих селах района. Секретарь партячейки, председатель молочного товарищества, работа в женотделе, инструктор-информатор в райкоме — таков послужной список этой женщины. Память Евдокии Степановны хранила сотни имен и лиц. И Александр Иванович Бормотов, назначенный секретарем райкома недавно, очень ценил свою помощницу.

По слабо освещенному коридору райкома озабоченно сновали сотрудники с бумагами и папками. У многих из-под полы гражданских пиджаков нескладно топорщились кобуры наганов. То и дело хлопали входные двери. Посетители поднимались по лестнице, их встречала Евдокия Степановна. Почти один и тот же вопрос: «У себя?» И кивок на дверь с табличкой: «Секретарь РК ВКП (б) А. И. Бормотов». Дела у всех срочные, неотложные. И все же, поздоровавшись с очередным посетителем, Евдокия Степановна безошибочно определяла истинную важность дела, с которым прибыл в райком человек, и, умело задерживая разговором одних, пропускала других без очереди.

В тот вечер Александр Иванович не выходил из своего кабинета. Только к полуночи он появился, наконец, в опустевшем коридоре. С хрустом расправил плечи, энергично тряхнул головой, отгоняя усталость. Он выглядел старше своих тридцати пяти лет: сказались заботы и бессонные ночи последних недель. Однако лицо его с крупными, резковатыми чертами, как всегда, было чисто выбритым, в плотной, среднего роста фигуре — подтянутость. По привычке рука Бормотова потянулась к шее поправить галстук, но он вспомнил, что на нем не свободный костюм, а китель военного покроя, застегнутый наглухо.

По коридору бесшумно подошла Евдокия Степановна.

— Освободились? Чаю хотите, Александр Иванович? — спросила она заботливо. — Без четверти двенадцать уже!

— Спасибо. Выпил бы, — сказал Бормотов и улыбнулся устало: — В моем распоряжении пятнадцать минут, на чаепитие вполне хватит.

Евдокия Степановна знала, что в двенадцать у секретаря начнется важное совещание, поэтому чай и бутерброды она приготовила заранее в соседней комнате. В последние дни ей многое приходилось делать самой: уборщица заболела, одна из двух машинисток уехала в Москву, где в госпитале лежал ее муж.

Разостлав на столе газету, Евдокия Степановна поставила тарелку со стаканом чаю и бутербродами. Бормотов в несколько глотков выпил не очень горячий чай, попросил:

— Пожалуйста, если есть, еще стакан. И… что это там?

Дверь кабинета была приотворена, и с первого этажа доносились голоса. Взяв пустой стакан, Евдокия Степановна торопливо вышла. А когда вернулась, Бормотов увидел на ее лице смущение.

— Что? — спросил он, принимая стакан с чаем.

— Старик какой-то, Александр Иванович. С охраной и со мной говорить не хочет, к вам ломится.

— Кто он? Здешний?

— Не знаю. Не встречала.

— Вот наказание! — Бормотов взглянул на часы. — Что ж, зовите его. Может, пустяк какой.

2

Бормотов разглядывал странного посетителя, остановившегося посреди кабинета. Круглая шишковатая голова, покрытая пушком неопределенного цвета; лицо стянуто глубокими морщинами, на подбородке и на щеках серебристо-зеленоватая щетина; овчинный полушубок расстегнут, видна синяя рубаха; в опущенной руке шапка, тоже из овчины; на ногах валенки с калошами.

Ввалившийся рот старика задвигался, и прозвучал неожиданно резкий тенорок:

— Главный ты и будешь?

— Да, в этом учреждении я главный, — сказал Бормотов.

— Вот и ладно. Охранники меня на улице схватили, не положено, говорят, ночью ходить. А кто не положил? Я по службе ночью спать не привычен, вот и хожу. Да и ты ить не спишь, чаевничаешь вот.

Бормотов встал из-за стола, сказал вразумляюще:

— Если у вас есть дело, говорите. У меня совершенно нет времени.

Старик вздохнул и сел на крайний стул. Покосившись на Евдокию Степановну, которая стояла у двери, он бесцеремонно махнул в ее сторону шапкой:

— А ты выдь! У нас мужеский разговор произойдет.

— Она работает в этом учреждении, — строго сказал Бормотов.

— Ты главный, от тебя и умных слов желаю, — упрямо повторил старик. И быстро, без остановки заговорил:

— Я ить из Москвы на побывку к младшей дочери прибыл, у ней сын и зять в солдатах, а у молодух пятеро деток, приглядываю за сопливыми. Дочь-то хворая, по шестому десятку пошла, а я девятый доживаю, слава те господи! Всю жись напролет служивый я. И кучером служил, и швицаром, и дворником,