Читая про десятичасового толстяка, Белан невольно вспомнил Феликса Ковальски. Лучшее описание его начальника. В тот день ограда завода показалась ему высокой, как никогда.

Ивон приветствовал его тремя дежурными александрийскими стихами: Исполнись мужества, когда боренье трудно, Желанья затаи в сердечной глубине И, молча отстрадав, умри, подобно мне.[4]

– Альфред де Виньи, “Смерть волка”, – бросил Белан в сторону будки, протискивая свое хилое туловище между створками главных ворот ангара.

Недели не проходило, чтобы сторож не декламировал ему это трехстишие. Зато Брюннер к приходу Белана, вопреки обыкновению, не терся у пульта управления Твари, а немедленно двинулся навстречу и хвостом потащился за ним в раздевалку. Эта орясина подпрыгивала и хихикала от радости, увиваясь вокруг, словно возбужденная псина. Белан сразу понял, что тот жаждет что-то сообщить.

– В чем дело, Люсьен?

Брюннер, только того и ждавший, вытащил из кармана листок с логотипом компании и, осклабившись во весь рот, помахал у него перед носом.

– На май назначили, месье Гормоль. Неделя в Бордо на халяву.

Кретин выцарапал-таки допуск к следующей аттестации на право управления машиной. Скоро Брюннер осуществит наконец свою заветную мечту – врубит Тварь. Белан видеть не мог экстатические гримасы, которые корчил этот психопат, отправляя в ад очередную кучу книг. Он всегда считал, что палач должен быть бесстрастным и не выказывать своих эмоций. Джузеппе научил его смотреть на вещи в целом. Не цепляйся за детали, малыш, так будет легче, советовал он. Если какая-нибудь книга, к несчастью, все же привлекала внимание Белана, он шел к заднице Твари и стоял, уставившись на серую жижу, пока отпечатавшаяся на его сетчатке картинка не исчезнет. Брюннер поступал с точностью до наоборот. Мерзавец получал скотское удовольствие, внимательно разглядывая то, что уничтожал. Бывало, вытаскивал из груды книжку, пренебрежительно пролистывал, отдирал обложку и швырял останки в жадную глотку. Знал, что Белан этого не любит, и потому еще больше лез из кожи вон. Тогда в наушниках среди треска и помех раздавался его голос: – Эй, месье Гормоль, видали? Прошлогодняя премия Ренодо, у них, идиотов, даже красные бандерольки сохранились!

В такие моменты Белан, несмотря на строжайший запрет, отключал радиосвязь, чтобы не слышать больше злобных инсинуаций Брюннера. Но сегодня утром отупение, в которое его неумолимо вгоняло сокрушительное буханье “Церстор-500”, завладевало его умом медленнее обычного. Жюли была здесь, с ним, пригрелась у него под каской. В перерыв он направился к будке сторожа и неохотно сжевал пачку соленых крекеров, запив их заваренным Ивоном крепким чаем. Процесс жевания шел под “Рюи Блаза”. Действие третье, явление второе. Закрыв глаза и прислонившись головой к стеклу, подрагивавшему от зычного голоса Ивона, Белан слушал, как железная каморка наполняется александрийскими речами лакея, влюбленного в королеву. И тут в его голове сверкнула мысль: надо вывезти Ивона Гримбера в “Глицинии”. Он с улыбкой вообразил, как сторож представляет все эти закрученные интриги и драмы былых времен перед потрясенными “глицинами и глицинками”. Ивон заслуживал настоящей театральной публики, пусть даже из утомленных жизнью старичков. Подождав, пока тот закончит свой монолог, Белан изложил ему свою идею:

– Я в субботу ездил читать в дом престарелых, в Ганьи. На этой неделе опять поеду. Люди там замечательные. Хотят, чтобы я читал каждую субботу. Я вот что подумал, просто в голову пришло: хорошо бы вы согласились съездить со мной и тоже немножко почитали.

Белан так и не смог перейти с Ивоном на “ты”. Разница в возрасте была тут ни при чем. Джузеппе был старше сторожа, но его он звал на “ты” без всякого труда. “Вы” означало не просто уважение: оно вбирало в себя всех персонажей, которых днями напролет изображал добряк. Сторож воспринял мысль вынести свой голос за пределы крохотной будки с большим энтузиазмом. Белан попытался было слегка остудить его пыл, выразив сомнения в способности публики легко и просто разобраться с правилом трех классицистических единств, но Ивон его успокоил:

Победы не важны, не важны преступленья,

Измены, и княжны, и властные боренья;

Сюжет забудем мы – но вечно рифмы пенье,

Пред нею все равны, зовет она к свершеньям!

Ивон уже знай громоздил программу драматических чтений, от Корнеля до Мольера, включая Жана Расина, но Белан все же напомнил, что это пока только прожекты и осталось согласовать его право на вход с sisters Делакот. Взглянув на часы, он вскочил с места. К 13.30 его вызывали в заводской медкабинет на обязательный ежегодный осмотр. Бледненькая медсестра велела ему раздеться до трусов. Взвесила его, измерила рост, проверила слух и зрение, померила давление, окунула маленькую пластинку в предварительно наполненную им баночку с мочой. Через пять минут его позвал доктор, загорелый как пряник. Осмотр был весьма поверхностным.

– Ага, все в порядке, месье… Гормоль, да, Белан Гормоль. Жалобы есть? Похоже, вы в хорошей форме, хотя вес у вас приближается к нижней границе нормы.

Да нет, не то чтобы все в порядке, хотел возразить Белан. Я по-прежнему жду возвращения отца, умершего двадцать восемь лет назад; мать считает, что я штатный сотрудник издательства; по вечерам я рассказываю, как прошел день, золотой рыбке; работа отвратительна мне настолько, что меня порой выворачивает наизнанку, а в довершение всего я увлекся девушкой, которой никогда не видел. В общем, конечно, никаких проблем, кроме той, что я во всех отношениях “приближаюсь к нижней границе нормы”, понимаете? Но Белан лишь коротко кивнул: все в порядке. Врач дал несколько советов относительно правильного питания и нацарапал внизу медицинской карты свой вердикт. Вердикт сводился к одному слову – коротенькому слову, позволяющему Белану и дальше вполне безнаказанно заниматься массовыми убийствами: “Годен”.

* * *

Вечером Белан отправился к Джузеппе. Иногда для того, чтобы излить душу, одной золотой рыбки мало. Добрых полчаса он рассказывал про флешку, про то, как залпом проглотил хранившиеся на ней семьдесят два файла. Он с восторгом говорил о Жюли, о том, как она описывает свои будни в маленьком ежедневнике, в окружении ее 14 717 кафельных плиток. Старик слушал очень внимательно, не упуская ни слова друга.

– Как мне ее найти? Я же ничего о ней не знаю, – пожаловался Белан.

Джузеппе ободряюще улыбнулся:

– Ты знаешь гораздо больше, чем тебе кажется, юный пораженец. Думаешь, мои ноги за один день отросли? – спросил он, ткнув пальцем в стеллажи, ломившиеся под тяжестью трудов Фрейсине. – Флешка у тебя с собой? Перегони мне эти тексты, я изучу поподробнее. Торговые центры с общественными туалетами, где есть уборщицы, не на каждом углу попадаются.

* * *

На прощание Джузеппе крепко пожал ему руку.

– Что-то мне кажется, и тебя наконец ждут поиски Грааля, – произнес старик, явно заинтригованный.