— Что, Машер, не нравится тебе здесь? Вы там в вашей Академии к строгим порядкам не приучены, сибариты, — усмехнулся Метельский.

— Не преувеличивай, друг мой! У нас тоже пропуска проверяют. Но не с такими каменными рожами… Гм… здесь все как-то напряженно, атмосфера гнетущая, понимаешь?

В этот момент они входили в кабинет патрона, который пристально взглянув на Машу, жестом отпустил Метельского, и с вежливой иронией полюбопытствовал:

— Слышал, что в Тбилиси туго вам пришлось. Давление, да? А теперь — в порядке?

— Спасибо, Юрий Власович. Теперь о‘кей!

— Переутомились, не иначе? Давайте договоримся сразу — работать без авралов. Если не успеваете — предупреждайте, я ведь тоже человек, пойму, — проявив видимость участия, сказал шеф. — Хотелось бы мне о религии с вами потолковать, вы сами-то как — в Бога верите?

— Да, я в Бога верю, — напрямик ответила Мария.

— Ах вот оно что! По стопам учителя своего знаменитого пошли? В церковь ходите? Поэтому вас и в партию не приняли?! — язвительно улыбнулся он.

— Я и сама в ее ряды не рвалась, Юрий Власович!

— Ясно, значит вы — «контра»? — засмеялся босс.

— Не совсем, Юрий Власович! Просто кое-с чем согласиться не могу. Ну разве не странно: в храм ходить у нас вроде бы можно, а попробуй-ка на самом деле пойди? Сразу изгоем станешь, ведь так?

— Ну, Мария Силантьевна, вы-то уж на изгоя никак не тянете, — усмехнувшись, вставил он.

— Как сказать, Юрий Власович! Интересно, что при Сталине таких беспартийных, как Нилов, в Академию наук допускали. Правда, веры своей не скрывать дозволялось только корифеям, как он или академик Павлов. Ну а теперь-то, не ясно ли, что без религии мораль у нас вообще исчезнет? Не пора ли перевести воспитание на духовные рельсы, а? — тогда и экономика постепенно наладится.

— Не подозревал, что вы так наивны, Мария Силантьевна! А как же приоритет базиса перед надстройкой? Вы что же, фундамент истмата не признаете?

— Не признаю, Юрий Власович! Помните ли, что именно обожаемый вашим Ильичом Лев Толстой, кстати, говорил? Мол, революцию прежде всего надо делать в душе человека!

«Вот наивная идеалистка!» — подумал босс, но не желая «задирать» профессоршу, вслух сказал:

— Слова-то, конечно, красивые, но такого наши люди не поймут. У нас ведь все знают — от голодного добра не жди: сначала желудок — потом мораль!

— Ну материализм-то в мозги народа сколько десятилетий подряд молотком вбивали! Но если б было так, как вы про народ говорите, тогда бы он и войну выиграть не смог.

— А что такое народ, кстати? Я такого понятия не признаю: есть отдельный человек, личность! — вставил «серый кардинал».

— Теперь, правда, другое поколение личностей пришло — потребителей, — съерничала Мими, — и что-то изменить, что-то сдвинуть в их сознании можно разве что через религию и культуру. Или вы, Юрий Власович, считаете, что и менять-то ничего не надо?

— Ну вы уж чересчур на меня нападаете, Мария Силантьевна! Я — материалист, конечно, до мозга костей, и в этом вы мое сознание ничем не перевернете. Хотя в Бога — верю! И Владимир Ильич верил, и даже со своей Надеждой Константиновной венчался. А у Сталина икона в малом кабинете висела, в Кремле, он ночами перед нею молился — втайне от всех. А на Ближней-то даче под аккомпанемент Жданова даже молитвы с соратниками своими распевал.

— Как интересно — я этого не знала! Однако, Юрий Власович, если вы в Бога верите, значит, и в бессмертие души — тоже?

— Вот уж это — полная чушь! В это я поверить никак не могу, уж увольте! А впрочем, — религия — штука тонкая. И нам нужно подготовить к ней людей: мы запустим к нам, к примеру, американских миссионеров — пусть на стадионах выступают, Библию народу бесплатно раздают. А индусы пускай книжки свои кришнаитские на улицах распространяют. Люди заинтересуются, начнут из любопытства читать — так то их сознание раскрепостить можно, а? Кришнаиты очень экзотичны, будем их всячески поддерживать…

«Он из ума выжил, не иначе — это он от невежества своего дикого или..?» — ужаснулась Маша, и глаза ее расширились. Но сдержавшись, спросила:

— Вы действительно так считаете?! А как же наша церковь?

«Вот святоша-то», — подумал он с неприязнью, но вслух проговорил:

— Наша церковь, милая Мария Силантьевна, ни на что не способна — она в Средневековье застряла!

— Простите, Юрий Власович, но с этим я согласиться не могу, — мрачно произнесла Мими и, слегка помедлив, добавила: — точно не помню, кто из великих французов сказал — Гюго или Шатобриан, что «нашествие идей может быть опаснее нашествия варваров». Вам так не кажется, Юрий Власович?

«Храбрая девица! Ишь ты, еще и возражать посмела, ей бы хвост прикрутить не мешало!», — решил патрон, но вслух произнес:

— Вы обстановку в стране должны оценивать трезво, — и в голосе шефа зазвучали металлические нотки. — Не возражаю, если вы мне доклад и по вашей церкви представите. Но учтите, сегодня у нас установка на полную свободу мнений!

— А я вовсе не против так называемого «плюрализма». Но и при свободе мнений необходимо выделять приоритеты, не так ли?

— Вот тут вы правы, Мария Силантьевна. Вот в следующий раз о приоритетах с вами и поспорим, — засмеялся босс и серьезно вдруг проговорил, — учтите только, товарищ Ивлева, мы ломаем не Советский Союз, мы ломаем тысячелетнюю парадигму русской истории!

Эта последняя фраза, произнесенная боссом, заставила Машу внутренне содрогнуться и навсегда врезалась в ее память…

За дверью уже стоял Метельский.

— Могу я, Ленечка, сейчас домой уехать? — спросила смятенная Мими.

— Ты что, Машер, с ума сошла? Иди, прогуляйся, мозги проветри, я потом позвоню. А в Москву только завтра вечером двинем. — И Колобок с недоумением взглянул на нее.

Бредя наугад как сомнамбула, Маша чуть не столкнулась с пожилой женщиной. «Знакомое лицо», — подумала она и вежливо поздоровалась. Та кивнула в ответ. «Да это же академик Яровская — теперь понятно, кто у него в советниках по экономике, — догадалась Маша и решила поспрашивать Метельского — кто вообще плотно окружает босса.

Очутившись, наконец, внутри своей казенной дачи, Мимоза, разыскав коньяк, залпом опорожнила рюмку. И сознание ее прояснилось до боли: «ведь это тупик. Нам только американских сектантов да колдунов всех мастей не хватает! Он же сам — враг! Смотрит на меня, как удав на кролика! Кто-то им, конечно, управляет, но кто? Мои-то идеи он в гнусных целях использовать хочет. Значит, работая с ним, вопреки своей воле стану “рогатому“ служить?! Что мне делать? Протестовать — смешно! В психушку задвинут! Увольняться — поздно, сразу замолчать навек заставят. Прав был отец Варсонофий! Что я наделала! И Антон мне все популярно разъяснил, а я… в западню и угодила! Надо немедленно бежать отсюда, но куда? Кто меня теперь отпустит? Я ведь узнала слишком много… Где же выход, Господи?»