И черт знает, зачем ей этот Осатин вообще понадобился. Точно не чтобы помириться.

Может просто захотелось посмотреть, во что же он превратился? Она ведь должна делать, что хочет.

Когда-то очень давно одна раскрасавица очень благородного происхождения нашла дело всей своей жизни. Оно же было увлечением, развлечением, а иногда и тяжелой работой.

В общем, эта раскрасавица отказывала женихам. И изобретала для этого все новые и все более сложные способы.

Ради ее руки и жар-птиц пытались ощипывать, попутно доказав, что с фениксами подобный номер не проходит, все равно, что разжечь костер и попытаться ощипать его. И любимых коней у разных правителей красть пытались, доказав, что это прекрасный способ экзотического самоубийства. И каких-то расчудесных служанок у принцесс сманивать пытались. В общем, занимались разной опасной для жизни ерундой.

А воображение у раскрасавицы было буйное. Замуж ей, видимо, не хотелось. И однажды она додумалась до Лабиринта иллюзий — места, где может происходить все, что только можно вообразить. А учитывая, что воображали посланные на подвиг мужчины, которых перед походом старательно устрашали… Те, кому везло, возвращались из лабиринта седыми и клялись больше никогда даже не помышлять о женитьбе.

Вышла ли раскрасавица в итоге замуж, история умалчивает. А вот ее лабиринт разрушить не смогли. И от греха подальше перенесли его на территорию академии. Академии что? Тут и так то чудища бегают, то студенты шалят. Хуже не будет.

— Это точно оно? — с подозрением спросила Наташа, увидев, куда Немши ее привел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А привел он ее к деревянной будочке, выкрашенной в жизнерадостный голубой цвет. Будочка своей формой была подозрительно похожа на сельский уличный туалет. Даже дверь, запертая на крючок, продетый в скобу, была один в один.

— Точно.

Наташа немного полюбовалась строением, заподозрила, что Немши решил наконец отомстить за то, что она его спутала с девушкой, и предложила:

— Давай ты первый туда зайдешь. Как истинный мушкетер и герой. Ну, не зря же ты все время рядом оказываешься.

— Я не могу, я мужчина, — отказался от этой чести Немши и вытащил крючок из скобки.

— Да? — переспросила Наташа и даже бровь приподняла. — И что?

— Лабиринт для мужчин. Именно мужчинам оно показывает их страхи и все прочее. Женщин не трогает, и они могут спокойно там ходить, — с подозрительным терпением в голосе объяснил Немши.

Наташа вздохнула и решила для начала заглянуть за дверь. А то мало ли куда этот самый лабиринт засунуть смогли. Вон у одной местной королевы был шкаф, в который для нее упрятали целый сад. Любила эта королева гулять на природе и в одиночестве.

За дверью оказался длинный белый, какой-то даже больничный коридор. В конце этого коридора была дверь. Почему-то черная. А может то была дыра в ад. Просто прямоугольной формы, чтобы никто не догадался.

— Не уверена, что какой-то Осатин стоит риска, — сказала Наташа и ступила в коридор, сама не понимая зачем.

— Знаете, наверное, каждой брошенной девушке в душе хочется появиться перед бывшим этакой принцессой, чтобы он сразу пожалел, что такое сокровище потерял, — глубокомысленно говорила Наташа, идя по бесконечному коридору к все еще далекой двери. — Да, хочется стать самой натуральной принцессой и появиться перед ним во всем блеске.

По бокам в отлично отражавших стенах плыли ее копии. Не отражения, нет, а именно копии. Одна копия была веселой и каждым своим жестом явно требовала забыть о ерунде, закопать Осатина под сосной рядом с братом, главное не забыть уточнить у Кощея, где именно эту сосну искать, а потом отправиться на бал. И хрустальные туфли не забыть прихватить, вон «подружка» Немши наверняка знает хороший обувной магазин с туфлями-амулетами. Которые только на хозяйскую ногу наденутся. Надеть эти туфли, пойти на бал и охмурить принца. И пускай он потом всю жизнь мучается.

Другая копия была печальной и явно намекала, что Осатин не так и виноват, что у него обстоятельства, непростая семья, местные традиции. Что он ничего плохого не хотел, что он не понимал, что делает плохо. Поэтому его надо спасти и объяснить ему все, что он не понимает. После этого он обязательно раскается, а потом женится, вопреки своей семье.

— Да, спасти бывшего тоже неплохо, — сказала Наташа, кивнув печальной копии. — И тогда он будет чувствовать себя жалким. Его же девушка спасла, та, которую он бросил. А мы гордо уйдем в закат. А он будет бежать следом, ловить за руки и просить прощения, как в сентиментальном романе. Точно.

И да, сумасшедшей Наташа себя чувствовала, но не сказать, что это было неприятное ощущение.

— Интересно, когда этот дурацкий коридор закончится? Я ведь хочу, чтобы он закончился, правда!

Дверь резко прыгнула навстречу и проглотила девушку. Хорошо хоть жевать не стала.

А за дверью оказалось круглое помещение со множеством дверей. Причем, двери были стеклянные и за всеми клубился туман, где плотнее, где совсем прозрачный.

— Ну и сюр, — сказала Наташа. Ее копии куда-то делись и без них сразу стало одиноко и страшно, откровенно говоря. Осатин этого похода точно не стоил. — Эй, тут есть хоть кто-то? Куда мне идти, чтобы найти этого придурка? Осатина в смысле. Подскажите, а? Я честно хочу его найти. Он, конечно, придурок, но не настолько, чтобы седел, заикался и клялся никогда даже не думать о женитьбе. Хотя, седина ему, возможно, сейчас даже пойдет, хуже точно не будет.

Кто-то где-то печально вздохнул. А за одной из дверей что-то яркое мелькнуло в тумане.

— Ага! — азартно закричала Наташа, бросаясь именно к ней. — Стоять!

Первым делом Наташа споткнулась о порог и практически полетела дальше, весело размахивая руками и пытаясь рассмотреть, куда будет падать. Оказалось, смотреть надо было не на пол, а на стены, потому что вторым делом она одну их них боднула и схватившись за голову присела рядом. Туман вроде бы стал гуще и из него, как тот ежик, вышла скромная двухцветная мышка. Рыже-белая. Она пошевелила усами. Потом покачала головой, как мамочка, озабоченная тем, что ее дите все время падает и бьется головой обо все подряд. Потом вильнула хвостом и ушла в туман.

— Надеюсь, это глюк, — сказала Наташа. — Не могла же я за мишкой погнаться.