Сначала Галя, куда бы ни выходила из палаты, всегда брала телефон с собой, потом – перестала. И – надо же! – он зазвонил именно в тот момент, когда её не было. И хотя имя высветилось на экране, она, стараясь сдержать чересчур громкие удары сердца, всё равно неуверенно уточнила:

– Да. Марат?

– Я, ага, – подтвердил он. – Слушай, Галь, я подъеду сегодня? В то же время, как ты говорила. С трёх же? Правильно?

– Правильно.

– Ну всё тогда. Не обещаю, что ровно в три, но подъеду. Точно.

Он, как всегда, был жутко занят, спешил. Подолгу находиться в одном месте и ничего не делать – подобное он переносил с трудом. Совсем не переносил. И когда вошёл в палату, убедившись, что никого посторонних нет, заговорил сразу с порога, ещё на ходу.

– Привет! Как ты?

– Как обычно.

Он приблизился, уселся на тот же стул.

– Слушай, Галь, ты можешь объяснить, что ты конкретно от меня ждёшь? Про «забрать» я понял. Но это же просто так не сделаешь. Ведь, судя по всему, по документам я ей никто. Значит, придётся какие-то справки собирать, разрешения. Все эти органы опеки. Там же много всего. Я узнавал.

Он узнавал. Про справки, про документы. Всё по-деловому. Однако совсем не торопился сказать, согласен он или нет.

– Будет достаточно, если ты признаешь Алину своей.

– Это как?

– Надо подать заявления в ЗАГС. – Стоило прозвучать этим словам, у Марата брови дёрнулись, на мгновение сошлись, обозначив недовольную складку, но он быстро справился, а Галя не удержалась, улыбнулась, мотнула головой. – Не бойся, не жениться. Другие заявления. На установление отцовства. От меня и от тебя. Сейчас-то, ты прав, в свидетельстве о рождении прочерк.

Теперь уже не удержался Марат:

– А отчество?

– Александровна. По моему папе, – призналась Галя, опустила глаза. – Извини.

– За что? – Марат хмыкнул. – Сам дурак. – Сразу понял, что, кажется, не слишком уместно выразился, протянул неопределённо: – Ну-у, то есть… – Но в конце концов улыбнулся и честно заключил: – Помолчу, ладно?

И опять он даже не намекнул на то, что Гале больше всего не терпелось услышать. Ни «да», ни «нет». Но, противореча собственным словам, то ли нарочно оттягивая время, то ли не давая ей возможности задать главный вопрос, спросил сам:

– А сейчас она где живёт? Одна?

И по имени Алину так ещё ни разу и не назвал.

– У подруги, у Леры, – пояснила Галя, принялась рассказывать подробно. – Она тоже из нашего дома, только из соседнего подъезда. Они ещё с детского сада дружат, а сейчас в одном классе учатся. Лерина мама Алинку сразу к себе забрала, как только я снова в больницу попала. Но там тоже всё непросто. Хотя Женя ничего не говорит, и Лера ничего не говорит, зато у Алинки-болтушки не держится. Папа у них не слишком доволен, что чужой ребёнок в семье. Ему и свой не особо в радость.

Марат слушал с интересом, притворным или настоящим. Его ведь устраивало, чтобы она и дальше разглагольствовала о постороннем. Ну то есть не совсем постороннем, но и не особо важном. И чем больше, тем лучше. Но сама она держалась из последних сил. Может, потому и стала вдруг многословной, что за болтовнёй легче было ждать, не замечая натужно растянувшегося времени?

Но – нет, всё. Дольше – никак.

– Марат, – тихонько произнесла Галя, заглянула ему в глаза. – Ты уже решил?

Они, наверное, полминуты, не отрываясь, смотрели друг на друга.

Неужели сейчас она услышит «нет»? «Нет, не решил. Нет, не хочу, не согласен, не могу». Но Марат кивнул.

– Хорошо, – выдохнул, но не с твёрдой уверенностью, а с отчаянной храбростью, словно в омут бросался. – Сделаем, как скажешь.

Не совсем этого Галя ждала, но – что уж теперь?

Алина мылась, а Лера сидела в комнате, рисовала, коротала минуты вынужденного одиночества. Она уже привыкла, что подруга жила у неё дома, в её комнате, почти постоянно находилась рядом. Это было даже прикольно и здо́рово, ещё б причина оказалась другой, не связанной с болезнью тёти Гали.

Сквозь неплотно прикрытую дверь Лера слышала, как шумела в ванной вода, а ещё – как папа несколько раз тяжело протопал туда-сюда, потом зашёл в родительскую комнату, недовольно высказал маме:

– Ну и долго она ещё собирается там торчать? Уже сто раз помыться можно.

– Гош, ну чего ты? – привычно отреагировала мама, произнесла с миролюбиво-успокаивающими интонациями: – Не так уж давно она и зашла. Да и тебе же не к спеху. – Добавила с ласковой иронией: – Ванная – не туалет, терпеть не надо.

Папа шутку не оценил и, похоже, начал раздражаться только сильнее.

– У неё между прочим своя квартира есть и в ней своя ванная, – напомнил как-то чересчур громко. Может, рассчитывал, что Алина в ванной его случайно услышит, сделает выводы. Но шум воды легко перекрывает любые голоса – это точно. А вот до Леры прекрасно долетало каждое слово.

– Гош, – по-прежнему миролюбиво протянула мама, – ну ты вот сам подумай. Неужели Алине, чтобы помыться, в соседний подъезд бегать?

– Зачем бегать? – хмыкнул папа. – Когда можно прекрасно там и жить. Двенадцать лет – уже не маленький ребёнок. Где не надо, они вон какие самостоятельные и взрослые. Особенно, когда дело любви да мальчиков касается. А тут, видите ли, за ней круглосуточный присмотр нужен.

– Может и не круглосуточный, но нужен, – мягко, но уверенно возразила мама. – Представь, каково это ребёнку – сидеть в квартире одной, зная, что мама, скорее всего, к ней сюда никогда уже не вернётся. Особенно ночью.

Лера поднялась из-за стола. Вмешиваться в разговор родителей она не собиралась. Это, когда ты маленькая, легко забежать в комнату, встать между ними, потребовать в отчаянной решительности «Мама, папа, не ссорьтесь!» и тут же хлюпнуть носом, а то и пустить слезу. Тогда мама сразу бросится успокаивать, а папа просто молча удалится, на кухню или в туалет, и можно думать, что проблема решена и снова всё нормально. Но теперь Лера уже не настолько глупая и наивная. И хотя дома у них это довольно частая вещь – родительские споры (папа раздражается, мама терпеливо выслушивает и пытается его утихомирить), привыкнуть к ним до сих пор не получается.

Она подошла к двери, предполагая закрыть её поплотнее. Тогда хоть и всё равно будет слышно, но не столь явственно, фразы сольются в глуховатый неразборчивый бубнёж. Но не закрыла, только ещё внимательней прислушалась.

– Ну, допустим, – нехотя согласился папа, но в его голосе хорошо читалось ничем не перебиваемое сомнение. – А потом, когда у Алинки матери не станет, ты, что, её себе насовсем заберёшь?

Мама ответила не сразу. Леру её молчание немного удивило, она даже лёгкое негодование почувствовала.