И всякое он ей говорит, а сам, конечно, в диком ужасе, и, конечно, он думает, почему жизнь так несправедлива, и вот, казалось бы, все у него получилось, и жить бы да радоваться, да любимым делом заниматься, и многие ведь так и живут, а у него все через жопу. А Пупель хотя и выросла в вате, но некоторые вещи все-таки понимала, так вот она поняла всю неизбежность его ухода, потому что Максик такой и некому за него заступиться, и до завтра они точно не успеют двух детей родить, и куда он в этой армии попадет, абсолютно никто не знает.

И вот она это все прокручивает у себя в голове, а время тогда было такое беспокойное, то одно, то другое, и она думает: «Господи, а вдруг его туда пошлют? А то и убьют, ведь это просто страх кошмарный!» И она, глядя на Максика, на этого огромного ее Максика, понимает, что его точно туда могут отправить, потому что на вид он настоящий Аника-воин, и никто ведь не знает, что он мухи не обидит, и даже комара толком прибить не может. И ведь никому в голову не может прийти, что Максик стихи любит, что он такой художник великий, и всякое.

И все это происходит моментально, сегодня он приходит с этим чудовищным сообщением и буквально на днях уже должен прибыть в военкомат, и все. И на ранней заре она едет провожать Максика. И день такой жаркий должен быть, потому что уже с утра душно. И они стоят в этой толпе посторонних людей и толком ничего сказать не могут. И, как в кино, они расстаются, и Пупель вся ну просто никакая, и уже жара чудовищная, пыль и ать-два левой.

Ну, проходите, присаживайтесь. Кажется, Вы – Одиночество? Вы извините, пожалуйста, как Ваше Имя и Отчество? Лучше без всяких формальностей? Может, чайку? Не желаете? Поговорим о реальности – как Вы ее представляете?

Что, Вы и кушать не станете? Нет, и не надо, конечно. Здесь-то надолго останетесь? Что Вы сказали? Навечно???

Когда планета Меркурий двигается по небосводу в своем обычном – прямом направлении, – нам встречаются люди, которые помогают обрести совершенно новый жизненный опыт, не похожий на все, что мы переживали раньше.

Пупель спала. Во сне она думала: «Хорошо тут у меня во сне. Солнышко!» В ее сне проехал велосипедист по терракотовой дорожке вдоль озера. Он помахал ей рукой и въехал в озеро, так плавно, без всплесков. «Мастерский въезд, – подумала Пупель во сне. – Долго надо тренироваться, чтобы вот так плавно въезжать в озеро».

Велосипедист выехал из озера на другом берегу, встряхнулся, как пес, и дальше покатил. «Ну, ладно, плавно въезжать – это еще куда ни шло, а вот так выезжать и чтобы как с гуся вода, это вообще феноменально», – думала Пупель во сне, открыв рот. Велосипедист уже давно укатил, а Пупель все смотрела на озеро. Рядом с рваными клочками газет плавали утки. Две утки подплыли к берегу, и Пупель ясно услышала, как одна утка сказала другой:

– Ну, как тебе это всё?

Другая утка посмотрела на вопрошавшую и, пожав плечами, ответила:

– А чего ты хотела, он парень не промах.

Пупель во сне выпучила глаза: «Ничего себе! Утки думают прямо как я, кто бы мог предположить?!» Утиный диалог продолжался. Вторая утка, которая первая задала вопрос, сказала:

– Конечно, не промах. Значительная часть их претензий была отсеяна уже в ходе подготовки к слушаниям. Специалисты в области интеллектуальной собственности также полагают, что им будет сложно доказать факт нарушения авторских прав. По их мнению, доказать факт воровства идеи достаточно сложно, так как в этом случае речь о плагиате в прямом смысле этого слова не идет.

Вторая утка кивнула.

– Конечно, – сказала она. – Это и коню ясно, что авторское право не распространяется на идеи. Это и червю не надо объяснять. Если у тебя нет чего-то вроде патента или торговой марки, у тебя нет и монополии.

Первая утка явно была согласна со второй. Она сделала несколько гребков от берега и произнесла:

– Если кто-то подхватывает чужую идею, так как находит ее верной, это не может считаться нарушением авторских прав. Если бы устанавливались права на идеи, это сделало бы творческий процесс чудовищно сложным. А он молодец, а тот-то сколько разорялся.

Вторая утка качала головой.

– Ты имеешь в виду кардинала, архиепископа генуэзского?

– Ну да. Он прямо ринулся в бой, заявив, что книга представляет собой целенаправленную попытку дискредитировать Римско-католическую церковь с помощью абсурдных и притянутых искажений. Вроде бы книга напоминает ему что-то, ну, вроде антиклерикальных памфлетов девятнадцатого века.

Утки быстро поплыли от берега, ни на минуту не прерывая свою беседу. Пупель уже практически не слышала их разговора, последнее, что донеслось до нее, были слова первой утки:

– Сомнительно, что он бы женился на Марии Магдалине, весьма спорно, и тут этот генуэзский прав, а результат – восемнадцать миллионов экземпляров на сорока четырех языках, а ты говоришь, купаться. Он до сих пор еще входит в первую десятку бестселлеров.

Утки уже плавали далеко от берега, рассматривая обрывки газет, и не замолкая, крякали. В своем сне Пупель смотрела на них и думала: «Как интересно! Так вот они какие – настоящие газетные утки. Кто бы мог подумать?»

Телефон звонил не переставая. Пупель открыла глаза, вскочила, схватила трубку.

– Ничего себе! – раздался голос из трубки. Он был удивительно похож на голос первой газетной утки.

– Кто это? – настороженно спросила Пупель.

– Ну, ты даешь! Ты, вообще, что себе думаешь? – Магда явно была недовольна и раздражена.

– Магда, ты, что ли?

– Что ли, что происходит?

– Ой, столько всего, прямо не знаю, с чего начинать.

– Я вчера по мобиле поговорила, перезваниваю, тебя уже след простыл, сижу в непонятках, изредка набираю, понимаю, что бесполезно, думаю, к Марку потащилась, думаю, ладно, попозже позвоню в мастерскую, перезваниваю совсем попозже в мастерскую. Он мне что-то мычит, что ты типа не в себе, кризис, ни с того ни сего, буровит что-то нечленораздельное, а вывод – абсурд бредовый. Я, видите ли, должна поговорить с тобой, какую-то работу провести, кошмар какой-то. Что случилось?

– Мы с Марком вчера расстались навсегда.

– Это хорошо. Это как раз очень хорошо. Это ты молодец, поздравляю.

– Ты серьезно?

– Абсолютно, как можно было общаться с таким невыносимым занудой, да еще так долго, к тому же вчера я это четко поняла, он тебя отвлекал от главного.

– А что же ты раньше-то молчала?

– Раньше я намекала, а вчера все встало на свои места.

– Что-то я не припоминаю.

– Я так вскользь, я не до конца осознавая, но теперь, слава богу... Я надеюсь, ты не передумаешь? Этот звонок, на мобильный...

– Какой звонок?