class="p1">— Пап, это я, — отвечаю ему и на пороге нашей бывшей с Настюшей комнаты удивлённо застываю.

Потому что спальни больше нет как таковой. Теперь это помещение напоминает крохотную художественную студию с десятками — а может и сотнями! — жутких набросков на всех стенах.

Только теперь я в полной мере осознаю, что в квартире стоит отчётливый запах свежих акварельных красок и новых кисточек. Он и раньше иногда появлялся — когда отца накрывало депрессивно-отчаянным приступом вдохновения, — но никогда не перекрывал миазмы вездесущего перегара полностью. И означать это может лишь одно.

Мой папаша-алкоголик сегодня не бухал. Причем от слова «совсем».

— Катюха! — он с сияющей улыбкой поворачивает ко мне свою обрюзгшую физиономию. Довольное выражение делает ее почти приятной, да и к тому же она кажется менее опухшей, чем обычно. — Аристарх Егорович снова звонил! Тот тип из частной художественной галереи, помнишь? Вот недавно совсем. Он говорит, что еще вчера сделал электронную мини-презентацию и разослал приглашения по своим каналам! И знаешь, что?

Я невольно улыбаюсь, глядя на него, такого вдохновленного неожиданными переменами в жизни.

— Что?

— Желающих посетить мою эксклюзивную выставку перевалило за сотню человек — гордо заявляет папаша, размахивая перемазанной в краске кистью. — Аристарх Егорович, кстати, он сказал, что в качестве исключения я могу звать его Аристархом… так вот, он намекнул, что скорее всего при таком ажиотаже сделает вход платным. И выделит мне долю от продаж билетов. Целый один процент, представляешь?!

— Хм, — мычу я, не вполне понимая, радоваться этой новости или отнестись критически. Может, один процент для моего отца и радость невероятная, ведь это сумма не с нуля. Но звучит как-то не очень солидно.

— Что-то совсем зажрался Егорыч, — недовольно говорит Царевичев, появляясь в бывшей спальне из-за моей спины. — Позвоню ему вечером и скажу, чтобы не обдирал вас так нагло.

Папаша замирает с разинутым ртом, глядя на нежданного гостя.

— А вы, простите… кто будете?

— Папа, я говорила тебе про него, — вмешиваюсь взволнованной скороговоркой. — Это мой… работодатель. Царевичев Артём Александрович.

— А-а, — осеняет папашу, — так это о вас Аристарх толковал… кхм… ну, спасибочки, за неожиданную рекомендацию! Рад знакомству!

Он протягивает грязную руку Царевичеву Я опасаюсь, что тот брезгливо поморщится и укажет на ее антигигиеничное состояние, но нет. Босс молча жмёт папашину руку. словно не замечая, что испачкался о нее красками.

— Ко-о-оль! — где-то позади в гостиной суетится мачеха, позвякивая на кухне посудой. — Может, организуем за знакомство, а, Коль? За плодотворное сотрудничество-то грех не отметить — Она быстро семенит из кухни в нашу сторону, прижимая к груди заветную бутылку, и заискивающе улыбается Царевичеву.

Я сердито стискиваю зубы.

Блин, вот нафига её дёрнуло напомнить именно сейчас о главной папашиной слабости? Сейчас начнется… Надо срочно уводить отсюда Царевичева, пока мой отец не нажрался в слюни у него на глазах. Как же это все мерзко.

Мучительный стыд за своего родителя заочно накрывает меня тихой волной. Я опускаю глаза в ожидании, что сейчас папаша предвкушающе потрет ладони, хлопнет и скажет роковое.

— И то верно, Альбиночка. Артём Александрович! Как насчёт чая?

Лицо мачехи вытягивается.

— Чая? — шокировано повторяет она.

Ее восклицание эхом отзывается в моих мыслях.

Я и сама смотрю на отца с ощущением, что у меня слуховые галлюцинации. Чтобы такой заядлый алкоголик, и вдруг сдержался при виде излюбленного пойла… это какой же силы тогда должна быть его тоска по востребованности в качестве художника, если она сумела перебороть даже алкоголизм.?

— Чай… — повторяет Царевичев без энтузиазма в голосе и мельком смотрит на меня, а затем вдруг соглашается: — Да, пожалуй, можно.

Все с заметной неловкостью располагаются в грязной гостиной. Мачеха, оправившись от потрясения, прячет бутылку. Потом приносит старый чайный сервиз, который наспех сполоснула под краном от многолетней пыли, и заваривает в кипятке дешёвые чайные пакетики.

Чаепитие получается очень странным.

Оно кажется каким-то безумным даже… словно я вдруг стала Алисой в стране чудес. В том самом моменте, когда она очутилась за столом с чокнутым шляпником и мартовским зайцем, которые болтают между собой, воспринимая неадекватную соню между ними, как предмет мебели.

Сам чай в чашках сомнительной чистоты вообще никто не пьет Царевичев и мой папаша принимаются обсуждать совершенно непонятные для меня вещи из мира художественного искусства, а притихшая мачеха сидит между ними и кисло размешивает ложечкой сахар. Ну а я смотрю на Царевичева.

Какой же всё-таки он потрясающий — мой босс, мой любимый человек. Мужчина с самой большой буквы.

Он не просто влез в мою душу и сердце. Он проник в самые тайные и неприятные уголки моей прошлой и настоящей жизни, но не для того, чтобы потоптаться там и оставить грязные следы пустого любопытства, нет.

Он вытащил на свет мои самые большие и тяжелые проблемы, чтобы рассмотреть их внимательно и тут же разобраться с ними на свой решительный манер. Чисто по- мужски, не откладывая в долгий ящик.

Господи, как же я люблю его… Как же я его люблю.

Сижу тихо, как мышь. Поглядываю на него, не в силах сдержать чувств, сияющими глазами. И ничего не могу с собой поделать. Когда отец ненадолго убегает в соседнюю комнату, чтобы показать новый хоррор-набросок, Царевичев чуть наклоняется в мою сторону и еле слышно произносит:

— Когда ты так смотришь на меня, Катя, то ты очень, очень рискуешь.

Я сразу же отвожу взгляд в сторону и вижу, что Альбина наблюдает за нами с неприятной усмешкой. Она разжимает пальцы, и чайная ложечка со звяканьем падает в чашку.

— Катенька… — вкрадчиво начинает она. — А что ты решила насчёт Настюши? Ты ведь пошутила утром, да?

— Нет, — мотаю я головой, и глаза мачехи холодеют.

— А что насчёт Настюхи-то? — рассеянно вклинивается мой папаша, возвращаясь со своим наброском в руке.

У меня резко потеют ладони. Надо успеть рассказать всё отцу раньше, чем Альбина, но язык как онемел.

— Да вот Коль, — сварливо заявляет она, — дочка твоя решила лишить тебя родительских.

— Ваша дочь, Николай, — резко перебивает ее Царевичев, — попросила меня позаботиться о вашем будущем. И чтобы вы всецело могли посвятить себя карьере перспективного художника, она решила оформить опеку над младшей сестрой на себя. Исключительно во избежание ненужных юридических проблем для вас обоих. Тем более, что фактически ваша младшая дочь и так находится под ее опекой с самого раннего возраста. Вы же не против?

К чести папаши, на его лице появляется тень стыда. Он сконфуженно косится на меня, потом тяжело вздыхает.

— Врать не буду, Артём Александрович, родитель из