имеют отношение к цели. Все. И, дядь Юр, нет никакой бравады, есть лишь осознание того, что времени у нас почти не остаётся, и если не хватать всё, как говорится, и ротом, и жопой, и если не рвать себе одно место без продыху, можно не успеть к разделу пирога. Знаешь сколько на Руси-матушке ушлых, пронырливых и хитровыведенных героев будущего? И не перечесть. Так что нам предстоит жестокая борьба.

Он молчит, но я понимаю, возразить ему есть что, просто не хочет спорить.

— И поэтому, — продолжаю я, пользуясь свободной трибуной, — Юрий Платоныч, мы будем работать по всем возможным направлениям. И по колбасе, и по игорному бизнесу и по дефицитному текстилю, и по стройотрядам. По всему, до чего дотянемся. Мы должны стать гидрой, спрутом. Отрубят нам одно щупальце, другое, третье, а мы новые отрастим. И будем мы сотрудничать и с ментами, и с конторщиками, и с блатными, и со спортсменами, и с афганцами. А ещё и с номенклатурой — и с комсомольцами, и с партийцами. Вообще со всеми. И будем всем им давать корм и веру в светлое будущее.

— Слушай, — говорит он чуть помолчав. — Я тут про наших баранов. Лида ушла в КГБ, значит ценность добытого тобой компромата на неё и Баранова ощутимо снижается, и майор может попытаться вырваться на волю.

— Да ладно, ну как он вырвется? Материалы по потере табельного оружия у меня. Давление на директора мясокомбината тоже имеется. И он ведь получит крупную взятку за этот наезд. Можно теоретически факт передачи денег запротоколировать, если что. Кстати, с мясокомбинатом никаких подвижек нет?

— Есть, — кивает Большак. — Есть подвижки. Сегодня только Урусов звонил, договаривался о встрече и намекал, что очень хочет сотрудничать «как раньше».

— Ну вот, идёт работа!

— И ещё есть кое-что.

— Приятное, надеюсь?

— Ну, так, нейтральное, — пожимает Платоныч плечами. — Иван Сергеевич Подъяков, тот что совсем ещё недавно был первым секретарём горкома, а теперь занял место Каховского, тоже сегодня звонил. Все прям зашевелились, будто кто-то ткнул горящей хворостиной в муравейник.

— Ну, так и ткнули же, — самодовольно улыбаюсь я.

— Ткнули, да. Так вот, Подъяков предложил мне обдумать такую вещь. Хочет мою кандидатуру предложить на должность председателя Облпотребсоюза.

— Ух-ты! Ну так это же здорово! Конгениально, лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Там возможностей будет немеряно, и мы их все реализуем. Чувствую! Ты согласился?

— Сказал, что подумаю. Не хочется ведь упускать то что уже имеется. Здесь место очень хорошее.

— Да, очень. Надо придумать, кого можно на него поставить. Нужен проверенный и надёжный человек.

— Нужен, в том-то и дело, — смеётся Платоныч. — Да вот только в магазинах такие люди не продаются.

— От Облпотребсоюза отказываться никак нельзя, — вслух размышляю я. — Там ведь неплохая автономия, фонды выделяемые на село, собственные производства, заготовка, техника и торговая сеть. А Ефим уже знает?

— Наверное. Я с ним ещё не разговаривал. Не исключено, что это вообще с его подачи всё.

— Может из комсомольцев кого взять? Но я толком с ними и не сдружился ещё. Главное, не Игорёшу.

— Нет, ну это даже не обсуждается, — кивает Платоныч. — Ладно, подумаем, дня два у нас есть на раздумья.

— Мне ещё бюстгальтеры надо купить успеть, — смеюсь я.

— Успеешь…

От Платоныча я бегу к Лиде.

— Лида, мне домой надо, поэтому сегодня я по-быстрому, чисто деловой визит.

Я отдаю ей её тысячу, долю с выигрыша на тотализаторе. Она берёт деньги с большим удовольствием и одаривает меня нежным поцелуем.

— Хочу постоянно так зарабатывать, — смеётся она.

— Вот, я в тебе не ошибся. Ни на грамм не ошибся.

— Вообще-то я сама тебя выбрала, ты помнишь? Когда ты не мог со своими деликатесным пайком справиться.

— Это я специально горошек уронил, — смеюсь я. — Тебя подманивал.

— Ох, трепло ты, Брагин!

Она тоже смеётся.

— Лид, я сегодня говорил про тебя с Куренковым.

— С чего это? — вмиг хмурится она.

— Ну как, беспокоюсь о тебе, вот и спрашивал у него, что и как. Он тебе уже обрисовал круг твоих задач?

— Нет, — коротко машет она головой. — Сказал, что по ходу работы станет ясно, куда меня пристроить. Так и сказал, «пристроить», будто я предмет какой-то.

— Понятно. Ещё сам не решил, наверное. Но неважно, скажет ещё. Я ему предложил оставить тебя на тотализаторе. Всё то же самое, с той лишь разницей, что теперь ты будешь сама принимать ставки и выдавать выигрыши.

— Что? — вскрикивает она. — Чтобы меня опять украл какой-нибудь головорез? Нет! Только через мой труп!

— Да погоди ты, не бузи. Это же совсем другая ситуация. Просто совершенно.

— Нет, нет и нет!

— А бабки хочешь? — спрашиваю я. — Вот, то-то и оно.

Мы оставляем этот вопрос открытым, подвешивая его решение и прощаемся. Согласится, как пить дать согласится. Я не хочу давить, поэтому оставляю всё как есть. Она сама должна решить.

Иду домой. Сейчас погуляю с Раджем, поужинаю и упаду в постель. Это как такое представить?! Что за жизнь пошла такая невероятная, что меня никто не хочет прессовать? Все разбойники и силовики, а также административные и ответственные работники и прочие потенциально заинтересованные личности, оставили вдруг меня в покое.

Не вдруг, разумеется, совсем не вдруг. Ну что же, значит время было потрачено не впустую и сейчас нужно настраиваться на созидание. Поле распахано, а какое не распахано, то будет распахано, и теперь остаётся его возделывать, поливая собственной кровью и потом. Всему своё время, и время всякой вещи под небом:

время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;

Размышляя таким образом, я поднимаюсь домой. У дверей меня встречает мама и выглядит она довольно встревоженно.

— Егор! — сразу рвёт она с места в карьер. — Что случилось?

— В смысле? — не понимаю я.

Она показывает мне серую бумажку с печатью.

— Ты должен мне