то версии, казавшиеся раньше смешными, теперь будут использованы и раскручены на всю катушку. Ещё и Киргиза приплетут с его пушкой. Тоже поди записал, что я сообщил… Ну что за козёл этот Артюшкин. Нахера он оставил эти бумажки? Тварь неблагодарная. Знаю я таких, как он. Знаю.

— Послушай Суходоев, или как тебя там, — говорю я вставая. — Куда ты лезешь, а? Хочешь, как Артюшкин с Троекуровым в неизвестном направлении раствориться?

Знаю, что он здесь не причём, просто делает, что сказано. Роет. И нароет ведь гад. А что не нароет, домыслит. Сцуко!

— Подписывай пропуск, уходим мы. Будешь теперь с моим адвокатом общаться. Хер я сюда ещё приду.

— Вы присядьте, гражданин, — повышает он голос. — Я вас последний раз предупреждаю.

Предупреждает он меня. Ну Артюшкин, ну скотина! Подвесить бы тебя за одно место. Или два…

— Пап, да я тебе говорю, он специально это всё делал, чтобы я ему Каху дал на тарелочке с каёмочкой.

— А что это за Каха?

— Да он уже арестован. Я ведь помог его взять. Маме только не говори. Это тот, что деньги у меня вымогал, сынок второго секретаря. Полетел, кстати и папаша из-за сынка своего. Маме ни слова! Договорились?

— Ну, я врать ей не буду.

— Скажи, ушёл следак, а новый разбирается в старых делах. Это не враньё. Так всё и есть.

— Так а чего делать-то, если они будут это продавливать?

— Я сейчас на тренировку, а потом к Платонычу забегу. У него адвокат есть хороший. Попрошу его, пусть разбирается с этими отморозками. Понимаешь, их КГБ вздрючило за нарушения, вот они сейчас и лезут из кожи вон от злости.

Мы расстаёмся, но бегу я не на тренировку, а прямиком в горком. Удобно устроился, всё на одной улице, на Красной. И ментовка, и горком, и Новицкая и даже Трынин интернат.

Я прохожу прямиком к товарищу Ефиму. В приёмной уже имеется секретарша, а на двери табличка с его именем. Посетителей нет.

— Здравствуйте, — говорю я, — я к Ефиму Прохоровичу.

— По какому вопросу? — холодно спрашивает секретарша, глядя на меня поверх очков.

— По личному.

— Приём по личным вопросам проходит по понедельникам. Нужно записаться… Так. На ближайший уже всё занято… Могу предложить вам…

— Немедленно! — заявляю я как можно твёрже. — Прямо сейчас! Это что за бюрократия! Докладывайте немедленно!

— Что вы себе позволяете, молодой человек! — возмущённо отвечает секретарша.

— Дело очень срочное! — поясняю я. — Критически срочное. Докладывайте скорее.

— Что здесь за шум? — раздаётся от двери голос Ефима.

— Да вот, — виновато говорит секретарша, — молодой человек хулиганит. Хочет без записи к вам зайти.

— Ну, пусть зайдёт, — кивает Захарьин. — В порядке исключения.

Он молча указывает мне на стул и садится на своё место. Я вкратце объясняю ситуацию и прошу дать контакт на хорошего адвоката, имея в виду, не заступитесь ли вы за меня, Ефим Прохорович, с высоты данной вам власти, учитывая наши далеко идущие совместные планы.

— Послушай, Егор… — задумчиво начинает он. — С адвокатом я тебе помогу, но вот что ещё скажу. Влетать ко мне вот так, как сегодня больше не нужно. Я думал, ты большой мальчик и сам понимаешь.

— Да, простите, я понадеялся, что пока у вас тут ещё организационная неразбериха… Вы правы.

Конечно, он прав. Но мог бы и помочь…

— Хорошо, что понимаешь. Не нужно, чтобы кто-то задавался вопросом, а что это за мальчик, который ногой дверь в кабинет первого открывает. И вообще, не нужно, чтобы нас как-то связывал друг с другом. Для дела это нехорошо. Далее. Помогать тебе с милицией я не буду. Как ты себе это представляешь? Каховского только что с треском вынесли на свалку истории, а тут я буду делать именно то, за что его изгнали? Разумеется, не буду. Да и никто не будет. Нужна помощь — иди к Вале или, собственно, к её папе. Только по-умному. Ты же не дурак, Егор. А чего творишь? Распсиховался что ли? И вот ещё. То, что я хорошо к тебе отношусь, не делает нас равными, понимаешь? И требовать немедленно принять тебя… Ты вообще соображаешь, как это со стороны выглядит? Подумай. И последнее. Разбирайся с ментами. Но аккуратно. Нам нужны кристально чистые комсомольцы, да и не только комсомольцы. Только те, у кого от милиции имеются одни лишь благодарности, а никак не обвинения. Улавливаешь? Если не удастся выкрутиться, придётся тебя перебрасывать на другой фронт. В горкоме с незакрытыми…

— Гештальтами, — подсказываю я.

— Не знаю, с незакрытыми делами находиться нельзя. Мы поняли друг друга?

— Могу сказать только за себя. Я вас понял, Ефим Прохорович.

— Ну и молодец, раз понял.

Ефим достаёт из внутреннего кармана маленькую записную книжку, листает, а потом снимает трубку и набирает номер.

— Яша, привет. Это Захарьин. Как поживаешь? Да. Да. Спасибо-спасибо. Надо, надо. Обязательно. Слушай, я с просьбой. Хочу послать к тебе одного молодого человека. Помоги ему, если сможешь. Фамилия его Брагин. Он тебе позвонит сегодня. Во сколько удобнее? Хорошо, вечером позвонит. Ну всё, бывай, Сонечке большой привет.

Он кладёт трубку и диктует:

— Кофман Яков Аркадьевич. Номер телефона…

Я выхожу от Ефима в не слишком радостном настроении. Но ничего. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Обязательно. Сейчас позанимаюсь и мозги прочистятся. Он, конечно, прав. Не нужно было бежать к нему сломя голову. Ну, да ладно. Хуже не будет.

Скачков раскатывает меня катком за отсутствие на прошлой тренировке, но я не реагирую. Принимаю его наезды смиренно и он успокаивается. Нужно с ковром что-то решать. Я же хотел с Большаком поговорить по спортторгу, пока он не ушёл. Не забыть бы.

Отлично. Тренировка проходит отлично. Вот что мне надо было. Голова чистая. На сердце легко. Когда мы заканчиваем и идём в раздевалку, я обращаюсь к Ширяю.

— Юрок, у меня к тебе дело есть. Ты по вечерам чем занят, когда не на тренировке?

— Да ничем. А чё?

— Желаешь деньжат срубить? Надо в баре в «Солнечном» охранником поработать.

— Вышибалой что ли?

— Ну, не совсем. Вышибала там имеется. Надо барышню одну красивую поохранять. Пока не знаю точно в какие часы. Примерно пять часов в день. Полтинник в месяц.