Темнокожий малый в рецепции полностью подтвердил их выводы, даже не глянув в сторону невысокой женщины в бейсболке и крупного мужчины в полотняной панаме, несущего сумку с какими-то спортивными принадлежностями, – козырек и поля сильно затеняли их лица. Обычно портье быстро запоминают постояльцев, но сезон был в разгаре, отель полон, постояльцы менялись каждое утро…

В садовом ресторане сейчас было пусто, только одна большая финская семья – немолодые родители, двое пацанов лет по шесть-семь и младенец – ужинала.

Они миновали сад и вышли к бассейну, где не было вообще никого, вода светилась и сновали худые кошки. Там они провели сорок минут.

В начале сорок первой тень объекта появилась в окне, приблизилась.

Он вынул из сумки резиновые аптечные перчатки, купленные еще в Москве, ловко натянул – тренировался. Вынул хорошо протертую винтовку, мельком глянул по сторонам, приложился…

Тень ушла в глубь комнаты, исчезла, но через три секунды вернулась, плотно легла на штору.

Он сделал серию из трех, почти ничего не было слышно, сухие щелчки. Тень исчезла, звон стекла сильно запоздал.

Они перелезли через огораживающую сад невысокую известняковую стену, прямо под ней он оставил винтовку, в сумку сунул булыжник, панаму и бейсболку. Когда шли по набережной, незаметно опустил руку за парапет, разжал пальцы. Плеск не был слышен – из всех кафе гремела греческая отчаянная музыка.

В номере его ждал новый мэйл: “Dengi na schetu” . Они выпили поровну приготовленную загодя литровую бутылку водки и уснули, сидя на полу.

Она проснулась в три, в открытую балконную дверь дул сильный сырой ветер. С трудом встала, вышла из номера, шатаясь, спустилась по боковой лестнице. На набережной ветер дул со свистом, мерцали витрины, медленно проехало такси – длинный шестидверный древний «Мерседес». Она влезла на парапет, прикинула: здесь должно быть метра три, но если правильно нырнуть, головой достанешь как надо – и вошла ровно.

Ранним утром он все понял и пошел к морю. На набережной стояла небольшая толпа, косо приткнулись к тротуару полицейская машина и короткий автобус «скорой помощи». Он протиснулся, не обращая внимания на вопль коронера, расстегнул молнию черного мешка, увидел ее лицо.

В супермаркете он опять купил водки, выпил в номере всю. Примерно час жег паспорта и билеты в унитазе и убивал ноутбук, останки его сложил в пластиковый пакет и взял с собой, выходя из номера.

Он ушел из гостиницы, миновал старый город, свернул с шоссе, двинулся тропой, уходящей в ущелье. Пакет с обломками швырнул далеко с обрыва и через минуту шагнул следом.

В общем, так и не нашли убийц того мужика.

Наверное, не стоило мне все это рассказывать – мало, что ли, вы в ящике таких ужасов видите. «Убийцы пока не найдены…»

Немалую часть своей жизни Юрий Ильич прожил без любви к кошкам. Не то чтобы он их именно не любил – в том смысле, в котором не любят сослуживца, интригана и сплетника или соседа, устроившего евроремонт силами молдавской бригады, из-за чего весь подъезд покрылся прилипчивой белой пылью, – то есть в смысле активной нелюбви. Нет, он их не любил в том смысле, что был к ним равнодушен, нейтрален, просто не замечал. Ну, ходят там, внизу, держат хвост трубой, даже не ходят, а всегда пробираются, избегая открытых пространств, – ну, и пусть себе. Не обижал, этого никогда не бывало, даже в детстве, насколько Юрий Ильич помнил свое уже смутное детство. Он вообще был не способен причинить кому-нибудь серьезную физическую боль, а уж мелким и слабым существам – тем более. Честно говоря, он не мог совсем спокойно даже таракана раздавить, необходимое это действие вызывало в нем небольшой спазм, мышечную тошноту. Хорошо, что тараканов теперь в Москве не водится, бросили они нас на произвол экологической судьбы…

Да, так вот: Юрий Ильич к кошкам, да и к собакам тоже, был вполне безразличен до того времени, когда далеко не в первый раз женился. Новая жена его была женщиной сложного характера, а уж Юрий Ильич при всей его как бы мягкости и подавно не сахар, что впоследствии естественным образом привело к долгой и несчастливой супружеской жизни. Не будем на этот раз вдаваться в подробности, все счастливые семьи, что общеизвестно, похожи как две или больше капли воды, а несчастливые – каждая, как любят писать некоторые авторы, несчастлива уникально, почему про них, несчастливых, и читать интересно. Правда, не у тех авторов, которые употребляют слово «уникально»…

Словом, не о семье сейчас речь, а о кошках. Среди многих добрых дел, которые несчастливая жена совершила в отношении (это мы из одного протокола списали: «Совершил в отношении потерпевшей высказывание насильственного характера»), да, в отношении Юрия Ильича… А про недобрые опять же не сейчас… Итак, среди добрых: она воспитала в нем любовь к животным вообще и к кошкам в частности особенную. Точнее, не она, а ее кошка по кличке Кулиса, названная так хозяйкой в честь театрального – не кошки, а хозяйки – прошлого.

Кошка Кулиса, откликавшаяся молчанием, только ушки шевелились, также на Кулю и Кулек, мгновенно, как это свойственно всем кошкам и некоторым, самым прекрасным из женщин, заставляла любить себя всех, кто появлялся в радиусе трех-пяти метров от нее и оставался в этой зоне хотя бы на день-два. Вот и наш, как принято говорить, герой оказался в этой зоне любви. Он просто без всякого смысла сидел на стуле, несколько в стороне от центра комнаты, еще не освоившись на площади новой жены (свою квартиру он, конечно, оставил предыдущей), когда Куля прыгнула ему на колени. Юрий Ильич застыл, испытывая некоторое неудобство и даже брезгливость, поскольку кошка своими лапами недавно становилась на унитаз, которым пользовалась, заметим, к ее чести, весьма ловко, а теперь она этими же лапами топталась по его голым ногам, поскольку молодой муж был по-домашнему, в трусах. Не зная, что делать, так как новая жена кошку обожала, а он все еще, вот уже месяц, почти обожал жену, бедняга попытался спихнуть животное самым деликатнейшим образом, однако ничего из этого не вышло. Кулиса – как это обычно делают и упомянутые женщины – немедленно применила пресловутую политику кнута и пряника одновременно, а именно: вцепилась Юрию Ильичу в ноги всеми мелкими, но очень остренькими когтями и крепко потерлась головой о его голый живот, покрытый малосимпатичной, но тоже шерстью. А потом посмотрела вверх своими виноградного цвета и формы глазами, прямо объекту своих чар в глаза.

И пропал мужчина, растекся любовью, растерял не то что бдительность, но и последний здравый смысл, принялся утверждать на всех углах, что кошка Кулиса обладает особым, нечеловеческой силы умом и любит его, Юрия Ильича, с нечеловеческой тоже силой. В доказательство первого сообщал о способности пользоваться унитазом, при этом задними лапами Кулиса становилась внутрь раковины, широко их расставив, чтобы не мочить, а передними лапами опиралась о край устройства, так что в целом позой напоминала Ленина на каком-то съезде, молодежи, что ли. Еще и вытягивала одну лапу вперед – движение было, конечно, рефлекторное и судорожное, связанное с физиологическим процессом, но очень напоминало… Тем более что нам неизвестно, не было ли рефлекторным и судорожным движение вождя на трибуне и с чем оно было связано… Да, а доказательств второго неофит-кошколюб (филинофил, строго говоря) не приводил, только закатывал глаза, как глупый актер, играющий Ромео, и говорил: «Вы не видели, как она посмотрела… И головой вот так сделала…» При этом он крутил лысой головой сорокалетнего мужика, становясь похожим не на кошку, а на барана почему-то.