сидевший перед Герионом,

тихонько прислонил видеокамеру

к голове своей спящей жены и снимал на видео видеомонитор,

который теперь

помимо Велосидад показывал Температуру экстерьор (-50 градусов C°)

и Альтуру (10 670 метров).

«У Ямана, которых проплывавший мимо на „Бигле“ Дарвин из-за их грязи и бедности

посчитал обезьянолюдьми, не стоящими

изучения, было пятнадцать слов для обозначения облаков и более пятидесяти для различной

родни. Среди вариантов глагола

„кусать“ у них было слово, означавшее „внезапно наткнуться на что-то твердое,

когда ешь мягкое, например

на жемчужину в мидии“». Герион съехал вниз, потом сел повыше в кресле,

пытаясь ослабить

узлы боли в позвоночнике. Попробовал сесть немного боком, но не нашел, куда деть левую руку.

Снова подался вперед,

при этом случайно погасив лампочку и уронив на пол книгу.

Женщина на соседнем сиденьи застонала

и повалилась на подлокотник как раненый тюлень. Он сидел в онемелой темноте.

Снова голодный.

Экран показывал местное (Бермудское) время – без десяти два.

Из чего состоит время?

Герион чувствовал, как оно собирается вокруг него, видел как его большие балластные глыбы

ложатся плотно одна к другой

от самых Бермуд до Буэнос-Айреса – слишком плотно. Легкие у него сжались.

Им овладел страх времени. Время

сдавливало его как меха аккордеона. Он наклонил голову, чтобы посмотреть в

маленький холодный черный глаз окна.

Снаружи надкусанная луна мчалась над снежным плато. Вглядываясь в огромный черный

с серебряным немир, который непостижимом образом двигался

и вместе с тем не двигался мимо болтающегося фрагмента человечества,

Герион чувствовал, как безразличие ревет снаружи

его черепной коробки. Мысль остекленела вдоль стенки черепа, скользнула

в канал под крыльями

и исчезла. Человек движется сквозь время. Это не значит ничего, кроме того, что он,

как брошенный гарпун, однажды достигнет цели.

Герион прислонился лбом к холодному твердому гудению двойного стекла и уснул.

На полу у него в ногах

лежал открытый «Путеводитель Фодорс». ГАУЧО ПРЕОДОЛЕВАЛ ВЕРХОМ БОЛЬШИЕ

РАССТОЯНИЯ ПО РАВНИННОЙ МЕСТНОСТИ И В ЭТОМ

ПРОСТОМ ДЕЙСТВИИ ПРИОБРЕТАЛ НЕСКОЛЬКО ПРЕУВЕЛИЧЕННОЕ

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ВЛАСТИ НАД СВОЕЙ СУДЬБОЙ.

XXVII. Митвельт

Нет человека без мира.

Красное чудовище сидело за угловым столиком в кафе «Митвельт» и писало на приобретенных открытках

цитаты из Хайдеггера.

Sie sind das was betreiben

в Буэнос-Айресе много

немцев и все они

футболисты погода чудесная

тебе бы здесь понравилось

ГЕРИОН

написал он брату, который теперь работал спортивным комментатором на материке.

Герион увидел, как в другом конце зала, у барной стойки,

рядом с бутылками виски, один официант говорит что-то другому на ухо.

Он подумал, что его,

наверное, скоро вышвырнут. Могли ли они по наклону его тела, по тому,

как двигалась его рука, понять, что он

пишет на немецком, а не на испанском? Скорее всего, это было незаконно. Последние три года

Герион изучал в университете

немецкую философию, официанты без сомнения знали и об этом. Он двинул мышцами

спины, поплотнее прижимая

крылья под огромным пальто, и перевернул следующую открытку.

Zum verlorenen Horen

В Буэнос-Айресе

много немцев и все

они психоаналитики

погода чудесная вам бы

здесь понравилось

ГЕРИОН

написал он своему преподавателю по философии. Но тут он заметил, что один из официантов

направился в его сторону. Легкие Гериона обдало

холодными брызгами страха. Он отчаянно рылся внутри себя в поисках испанских выражений.

Пожалуйста не вызывайте полицию –

как звучит испанский? он не мог вспомнить ни единого слова.

Немецкие неправильные глаголы

маршировали у него в голове, когда официант подошел к его столику и встал

со сверкающим белым полотенцем,

наброшенным на руку, слегка наклонившись к Гериону. Aufwarts abwarts

ruckwarts vorwarts auswarts einwarts

плавали безумными кругами друг вокруг друга, пока Герион смотрел, как официант

плавным движением извлекает чашку

из-под открыточных завалов и поправляет полотенце,

интересуясь на безупречном английском

Не желает ли джентельмен еще эспрессо? но Герион уже неловко вставал

из-за стола с открытками

в руке, монетки падали на скатерть, он с грохотом вышел вон.

Он не боялся, что над ним будут смеяться,

к этому жизнь крылатого красного чудовища приучила Гериона еще в детстве,

его привело в отчаяние то,

что собственный ум бросил его с пустотой. Возможно, он сумасшедший. В седьмом классе

он сделал проект на тему этой своей тревоги.

В тот год его начал интересовать шум, который производят цвета. Розы с храпом

неслись на него из другого конца сада.

Ночью он лежал в кровати и слушал как серебряный свет звезд разбивается о

москитную сетку на окне. Большинство

из тех, кого он опрашивал для проекта, вынуждены были признать, что не слышат,

как кричат розы,

заживо горящие в полуденном солнце. Как лошади, подсказывал Герион,

как лошади на войне. Нет, говорили они, мотая головой.

Почему говорят что у растений стрелки? спрашивал он. Не из-за того ли как они щелкают.

Они внимательно смотрели на него. Тебе нужно

опрашивать розы а не людей, сказал ему учитель. Гериону понравилась эта идея.

На последней странице его проекта

была фотография розового куста, который мама посадила под окном кухни.

Четыре розы пылали.

Они стояли прямые и чистые, вцепляясь в темноту как пророки,

и, завывая, извергали колоссальные откровенности

из расплавленных гортаней. А твоя мама не была против –

Синьор! Что-то твердое ударилось

ему в спину. Герион стоял посреди тротуара

в Буэнос-Айресе, люди лились

потоком со всех сторон его большого пальто. Люди, подумал Герион,

для которых жизнь –

удивительное приключение. Он двинулся вперед, в трагикомедию толпы.

XXVIII. Скептицизм

На красном небе над гаванью распутывалась паста голубого облака.

Буэнос-Айрес расплывался рассветом. Герион уже час бродил

по потным черным мостовым

и ждал, когда