– Вот «ярмо» чертово! – ругали бойцы самолет-разведчик. – Ни днем, ни ночью покоя нету.

«Ярмо» кружилось, наблюдало, иногда подбрасывало новых «фонарей». Зенитные пулеметы с левого берега били по нему короткими очередями.

– Что за заминка у тебя здесь, лейтенант? – подошел к Шинкареву майор.

– Бревна катаем, товарищ майор.

– Шары в штанах они у тебя катают, а не бревна. А ну, гвардия, шибче! Думаете: ночь длинная – успеем? Немец вон, видали, какую иллюминацию в помощь развесил? Шустрей, ребята! До утра еще папоротник найти надо.

– Так точно, товарищ майор! – вторил майору Ревякин, сержант из батареи Шинкарева. – Аккурат сегодня Иван Купала, нам только клада не хватает.

Люди стали работать ловчее. Слова Соболева подбодрили утомленных, переживших этот тяжкий день бойцов. Неужели и вправду он подошел к концу?

Глава 12

Потом мы сворачиваем по проселочной дороге вниз в долину. Здесь накануне вечером пикирующие бомбардировщики нанесли удар по отступающему противнику. Убитые солдаты, разбитые подводы, мертвые лошади, разорванные на части. Лишь некоторые лежали не изуродованными – убитые мелкими осколками.

Подевильс К. «Бои на Дону и Волге» – дневниковые записи офицера вермахта

Со времени последней бомбардировки прошло около часа. Ольга с детьми сидела в подвале Кочаныхи, боясь показаться на улицу. Виктор приоткрыл дверь и посмотрел в щель. На меловых блоках стен заплясали отблески близкого пожара.

– Я на разведку, – коротко бросил Виктор и притворил за собой дверь.

Зарево от горящих хат и сараев расползлось над Белогорьем. Вниз по улице промчалась запряженная парой лошадей никем не управляемая бричка. От колодца донесся протяжный человеческий стон и вслед за ним невнятное бормотание.

Виктор выбежал за плетень: у колодезного сруба лежали два раненых красноармейца. Один в полузабытьи, тихонько постанывал, лежа с закрытыми глазами. Другой, держась за развороченное плечо и вполголоса матерясь, сидел, опершись спиной о бревна колодца. Из-под ладони, зажимавшей рану, торчал обломок ключицы. Во дворе Карпенко, где хата почти догорела, двое солдат быстро погрузили на подводу нескольких раненых и, нахлестывая вожжами лошадь, покатились вниз по улице. Виктор, махая руками, закричал ездовым:

– Подождите! Здесь у колодца еще раненые!

В ответ на ходу крикнули:

– Не из нашей части это! Не из нашей!

Нахлестывая лошадей, ездовые промчались мимо и скрылись за поворотом. Виктор вернулся к семье, рассказал обо всем.

– Может, вылезем наружу? – закончил он.

– Что ты, Вить! – закричала на него оглохшая на одно ухо мать. – А вдруг опять бомбежка начнется.

Дверь подвала отворилась, заглянул мужик с соседней улицы – Митрофан Назаров.

– Не видали вы тут моей Олеськи? – прокричал он, разыскивая жену.

– Не видели, – ответила Кочаныха. – А ты откуда, Митрофан?

– Я весь день в садах на Мишутьевке пролежал, туда вся Горянская сбежалась, и Рижок тоже, – он спустился вниз. – Сейчас все из села бегут. Днем укрылись на скорую руку, а теперь, пока затишье, лучшего убежища ищут. Никто не знает, надолго ли это.

– А ты сам куда собираешься? – выспрашивала Кочаныха.

– Хочу в Поляковой Олеську пошукать, может, туда убежала.

– Слушай, Митро, – взмолилась Ольга, – помоги мне детей вынести. Боюсь, опять налетят, похоронят нас тут.

Митрофан согласился. Тамара с Тоней побежали в хату и собрали немного продуктов. Виктор помог Кочаныхе привязать веревку к рогам коровы, оставить скотину дома та побоялась. Митрофан взял на руки Бориса, Ольга понесла Галю, Тамара и Тоня передавали с рук на руки четырехлетнюю Зою и узел с едой, Виктор тащил за веревку корову, а Кочаныха подхлестывала ее хворостиной. Они пролезли по узкой тропинке через дикие, никем не саженные сады, росшие за их огородом, оказались за селом, в пшеничном поле.

Зарево от пожаров сюда попадало слабо. Увидев посреди ржи темный предмет, Тамара не сразу разглядела изрубленное осколками человеческое тело. Светлые примятые колосья вокруг него кровь густо окрасила в мрачные тона. Трупы стали попадаться грядами. Рожь кое-где горела, видны были разбитые повозки, машины, клубки человеческих тел, убитые лошади – поле, засеянное смертью.

В Поляковой их маленький табор нашел овраг и укрылся в нем до утра. Урочище было пустое, безлюдное, никто из жителей не добрался сюда.

Быстро осмотревшись, Митрофан вернулся в село. Устроившись на дне оврага, беженцы провели несколько часов в тревожном сне. Спать приходилось на голой земле, забыться не давало пережитое за минувший день. Дети часто вздрагивали и просыпались.

С рассветом Кочаныха выдоила корову. Виктор выбрался из оврага немного осмотреться, затем вернулся за коровой и увел ее, привязав на травянистом склоне. Накормив детей, женщины стали ждать, чем обернется этот день.

Глава 13

Решаем ехать на соседнюю переправу против Павловска (село Басовка). Огромный поток. Принимаем решение пойти к переправе пешком. Ракеты, бомбежка, пулеметы. Перевернутые машины. Разбитая рация «Nord». Раненый лейтенант – киевлянин. У переправы дискуссия бат. комиссара с бойцами. Плоты. Бакенщик. Конники. Переезд. Поход. Вокруг раненые – легко и тяжело.

Из дневника Л. К. Бронтмана, сотрудника газеты «Правда»

Глубокой ночью понтон был сколочен. До восхода оставалось около двух часов. Не знающий усталости и покоя Соболев тут же поручил минировать мост: никто не знал, как скоро нагрянет наземный враг. Уцелевший мост в его руках – нежелательный подарок.

Шинкарев в сумерках искал лошадей. Они носились по лугу, совсем одичали от бомбежек, в руки не давались. Перетащив пушки на другой берег, Слава назначил часовых, дал отмашку на отдых. Он бросил на землю пилотку, накрыл ее ладонью и провалился в сон, не успев положить голову.

На мост въезжали не успевшие разъехаться по лесам грузовики, двухосные коляски, брички, телеги, трактора, тягачи, санитарные и артиллерийские двуколки, зарядные ящики, зенитки на автомобильных шасси, мотоциклы с колясками и без, ручные садовые тележки, набитые домашним скарбом, детские коляски на тоненьких колесиках – уцелевшие во вчерашней бойне.

Всю ночь работали пароходы из речного каравана: «Чапаев», «Чекист», «Перекат». Они причаливали у отвесной кручи, где вода крутила воронку глубокого омута.