— Подождите минуточку, дорогой, — сказала миссис Пенистан. Взяв тарелки, она скрылась в гостиной. Бэрден допивал свой чай. Следом за матерью вернулся один из «мальчиков» и взял чайник. Теперь он улыбался во весь рот.

— Вы не услышите от них ни слова, пока они не поедят, — гордо сказала миссис Пенистан. Не обращая на неё внимания, сын чеканным шагом вышел вон и громко хлопнул дверью. — Ну, мой дорогй, вы хотели узнать о мистере Кэркпатрике. Э, что у нас сегодня? Это случилось в прошлую среду. Мистер Марголис отдыхал в Девоне. За пару дней до того я спросила мисс Марголис, где её брат. «В Дартмуре», — ответила она. В это легко было поверить: торфяные болота как раз для него. — Хрипло рассмеявшись, она села напротив Бэрдена и взгромоздила локти на стол. — Да, через два дня, в среду после обеда в дверь постучали. «Я открою», — сказала Энн. Оказалось, пришел Кэркпатрик. «Добрый день», — говорит она неприветливо и как-то странно, я даже описать не могу, как. «Добрый день», — отвечает он, а потом они стоят и смотрят друг на друга. Я уже говорила, что в Энн нет ни капли высокомерия, и она очень любезно представила меня ему. «Пенистан?» — повторил он. — Это настоящее местное имя. Напротив нас в Помфрете живут Пенистаны». Вот откуда я знаю, где он обретается. Я чистила серебро и потому опять ушла на кухню, а минут через пять, не больше, услышала, как они поднимаются наверх. Наверное, посмотреть картины, по простоте душевной подумала я. Эти картины были везде, дорогой мой, даже в ванной. Через полчаса они спустились, а потом я услышала их спор. «Ради бога, Алан, не мели чепухи, — резко сказала мисс Марголис. А потом, повысив голос: — Любовь. Я не знаю, что это такое. Если я и люблю кого-нибудь, то только Руперта». Руперт — её сумасшедший братец. Этот Алан вышел из себя и начал орать. Даже повторять не стану скабрезности, которые он выкрикивал. А она ему как ни в чем не бывало: «Я ничего не рву, дорогой. Можем и впредь заниматься тем, что сейчас делали наверху». Уверяю вас, кровь так и бросилась мне в голову. Я сказала себе: «Роуз Пенистан, твоя нога ступает сюда последний раз». Мои мальчики такие разборчивые. Они не позволили бы мне работать в домах, где не чтут нравственность. Я тотчас пошла к ней и услыхала, как Кэркпатрик говорит: «Ты доиграешься, Энн, убью я тебя. В один прекрасный день я это сделаю». Короче, он ушел в страшной гневе. Я ещё слышала, как Энн кричала ему вдогонку: «Не валяй дурака, Алан, и не забудь, что у нас свидание во вторник вечером».

— Во вторник вечером? — резко переспросил Бэрден. — Имелся в виду прошлый вторник?

— Должно быть. Люди, они ведь странные, правда, дорогой мой? Ишь, какя она деловая. Но по-своему хорошая. Собирала деньги на лечение зверюшек, газеты читала от корки до корки, терпеть не могла несправедливости. И вдруг — Кэркпатрик! Мир — это странное место.

— И вы ушли?

— В тот же день. Когда он уехал, Энн заглянула в кухню, как будто ничего не случилось. Такая спокойная и безмятежная. Улыбалась и кляла погоду, говорила о бедняжке Руперте, который мокнет на болотах. Раньше я этого не знала, но в тот миг поняла, что именно люди называют обаянием. Я не решилась с ней поговорить, сказала только, что доработаю неделю, а потом буду вынуждена уйти, потому что трудно становится. В жизни не произносила более правдивых слов.

— Вы ещё где-нибудь работаете, миссис Пенистан? Например, в Стауэртоне?

— О, нет, дорогой. Нет смысла. Далеко ездить. Впрочем, мальчики могли бы подбрасывать меня на микроавтобусе. Они у меня очень заботливые.

Она проводила его до прихожей, где Бэрден увидел одного из мальчиков. Тот топал на кухню с пустой тарелкой. Ни слова не говоря, он поставил её на стол. На мать он по-прежнему не обращал внимания, разве что отодвинул её в сторону, протискиваясь в дверь. Но съеденный ужин немного смягчил его нрав. Он даже угрюмо сказал Бэрдену:

— Ненастный вечер.

Миссис Пенистан ласково улыбнулась сыну. Она оттащила с дороги пылесос и открыла дверь, в которую тотчас стало задувать дождевую воду. Удивительно, льет все время по вечерам, подумал Бэрден. Он шел по Глиб-роуд, втянув голову в плечи и подняв воротник, и размышлял о том, что не так-то просто будет допросить Кэркпатрика, не найдя тела и не имея никаких подтверждений смерти девушки, кроме анонимного письма.

Двое Джеффов Смитов жили в Кингзмаркхеме, один в Стауэртоне и ещё двое — Сьюингбери. Единственный темноволосый Смит имел рост шесть футов два дюйма; единственный, кто был моложе тридцати пяти, носил светлую бородку. Черной машины не было ни у кого из них. Опрос принес не больше плодов, чем разговор с Марголисом. Записка его сестры не отыскалась, не нашлось и никаких других признаков злого умысла.

— Кроме пятисот фунтов стерлингов, — напомнил Бэрден.

— С такими деньгами она могла уехать на отдых, — твердо сказал Уэксфорд, а затем добавил чуть менее уверенным тоном: — Должно быть, зря мы тревожили Марголиса, Майк.

— Трудно сказать, встревожен ли он вообще. Не понимаю этого парня, сэр. То вроде бы дурачит меня, то ведет себя как дитя. Осмелюсь предположить, что это и есть гениальность.

— Некоторые говорят, что гений всегда на волосок от безумия. Другие считают гениальность просто способностью работать без устали.

Работать без устали? Что ж, это Бэрден хотя бы понимал.

— По мне, так он просто льет краски и размазывает. Как мы с вами льем соус на рыбу с картошкой, — сказал он. — Не понимаю я его картин. По-моему, он просто нашел ещё один способ водить людей за нос. Сколько стоит билет в галерею Тейт?

Уэксфорд расхохотался.

— Нисколько, как мне известно. Вход бесплатный, — он подтянул тонкий лоснящийся лоскуток, который называл галстуком. — Вы напомнили мне высказывание Геринга: «Когда я слышу слово „культура“, мне хочется схватиться за пистолет».

Бэрден обиделся. Он вышел в коридор, высматривая, на ком бы сорвать зло. Брайент и Гейтс, болтавшие с сержантом, тут же сделали вид, будто заняты. Но Марк Дрейтон в глубокой задумчивости стоял чуть поодаль от остальных, сунув руки в карманы байкового пальто и разглядывая свои башмаки. Его длинные черные волосы, выбившиеся из-под капюшона, разозлили Бэрдена пуще прежнего. Он двинулся к Дрейтону, но даже не успел открыть рот, потому что констебль невозмутимо спросил:

— Могу я перемолвиться с вами словечком, сэр?

— Единственный человек, с которым вам надо перемолвиться, — это парикмахер, — резко ответил Бэрден. — Всего пятью словами: «сзади и по бокам покороче».

Лицо Дрейтона осталось безмятежным и непроницаемым.

— Ну, ладно, что там еще?

— Объявление в витрине Гровера. Я подумал, оно может вас заинтересовать, — он достал из кармана чистенькую записную книжку и прочел: — «Сдается на вечер отдельная комната. Для студентов или тех, кто ищет уединения. Сохранение тайны обеспечено. Обращаться по адресу: Чартерис-роуд, 82, Стауэртон».

Бэрден презрительно сморщил нос, но тотчас напомнил себе, что Дрейтон не виноват: ведь он только нашел объявление, а не дал его. Более того, находка была достойна похвалы. Чем же тогда объяснить это противное чувство? Как будто темные постыдные делишки творятся прямо на его улице.