полное смущение. Случайно я прихватил кусочек лаврового листа, и, не зная, как правильно его отправить обратно в тарелку, счел за лучшее его проглотить. В результате оцарапал гортань и спровоцировал воспаление.

В еще более неловкое положение я попал, столкнувшись однажды со своей будущей тещей в троллейбусе. Она была нагружена авоськами с овощами, но я сначала увидел ее глаза, которые метали громы и молнии в мою сторону. Едва кивнув на мое приветствие, она прошествовала по тропинке к дому, а я, предчувствуя надвигающийся скандал, и не догадываясь о его причине, потерянно поплелся вслед за ней.

Уже стоя перед дверью, я слышал командирские раскаты ее голоса:

— Он невежа, твой Гена, не мог помочь поднести тяжелые сумки!

— Так вот в чем дело!

Да если бы она хоть глазом моргнула, я бы не только авоськи, но и ее мог бы заодно прихватить.

Тогда Иринке с трудом удалось погасить гнев своей матери.

У нее всегда было почти ангельское терпение и совершенно взрослая рассудительность.

Но и для нее еще ничего не было решено.

Вдруг, ничего мне не объясняя, она засобиралась в Тарту, а вернувшись через пару дней из этого эстонского города, стала еще более ко мне мила, но так и не объяснила цель своей внезапной отлучки.

А я был готов принять любое ее решение, но только после этой поездки, кажется, мы в первый раз с ней поцеловались.

А потом мы встречали Новый Год у них дома с родителями, и Иринке стало плохо от одного бокала шампанского. Я сидел рядом с ней на диване в их с бабушкой комнате, и не зная, чем помочь, только робко гладил ее рукой по голове и плечам.

В дни наших свиданий, я провожал ее до самой квартиры, а иногда заходил домой, где бабушка норовила покормить «бедного студента» поздним ужином, а потом возвращался через всю Москву на троллейбусе, затем на метро, а потом на электричке, как правило последней, в свое общежитие. Обычно, я засыпал в дороге, но почти всегда успевал проснуться прямо перед моей остановкой. Но несколько раз я просыпался уже перед Челюскинской, и тогда мне приходилось идти через зимний парк санатория. А однажды я проспал сразу две остановки, и для того чтобы добраться до моего пристанища, мне пришлось почти вприпрыжку по крепкому морозцу добираться сначала по шпалам, а затем уже через знакомый парк.

Наш сын имеет обыкновение, даже приходя к нам в гости на несколько минут, выкладывать на стол сразу несколько гаджетов, на которые ему без конца звонят разными рингтонами.

Однажды он спросил, как же мы поддерживали между собой связь, когда не было мобильников.

— Больше того, — ответил я ему, — у нас не только не было мобильников, но и у твоей будущей мамы, даже домашнего телефона не было, а у меня в общежитии и подавно, но все равно, мы не только не теряли друг друга, но и находили способы оперативно решать важные вопросы.

Как-то раз я неожиданно встретил Иринку на лекции в Пушкинском музее, куда у меня заранее был куплен абонемент на весь сезон. Лекция, посвященная живописи Ватто, была прелестна. Цветные слайды очень хорошо передавали цветовую палитру художника, и мы получили большое удовольствие. Среди слушателей было два десятка старушек, а из молодежи, только мы с ней.

Я не помню, по какой причине она пришла ко мне в лекторий, возможно, это была очередная проверка, придуманная кем-то из родителей. Я ничего не скрывал от нее, мне просто нечего было скрывать. Но и для меня еще не все было решено.

Однажды, ранней весной, мы прогуливались в близи Котельнической набережной. Она показывала дом, в котором родилась. Разговор зашел о планах на будущее. Тут я произнес пассаж, который можно было назвать очень откровенным, если бы он не был откровенно глупым.

— Я должен сначала защитить кандидатскую диссертацию. Не знаю, сколько это займет у меня времени. Возможно, годам к тридцати я все-таки женюсь, но только, боже упаси, не на москвичке!

И это я говорил, идя рядом с чудесной девушкой, которую я, уже точно знал, что люблю. Но на меня словно затмение нашло. Да, это были мои мысли, которые я много раз твердил про себя, но это были мысли меня вчерашнего, или, точнее, полугодичной давности, и с тех пор уже многое изменилось, а я не удосужился это осознать.

Я еще продолжал говорить, но уже почувствовал, что меня занесло куда-то не туда, потому что вместо одобрения услышал молчание, от которого явно повеяло холодком.

Умница моя, она ничего не сказала, а я, не придумав ничего лучшего, принялся яростно пинать пустую коробку от обуви, попавшуюся мне где-то на мосту по пути к ближайшей станции метро.

Ночью в общежитии я проснулся на мокрой от слез подушке с мыслью об ужасной непоправимой ошибке, которую я, возможно, уже совершил.

А утром, я едва дождался встречи с любимой, и примчался к ней с букетом цветов, чистосердечно во всем признался, за что был прощен, и тут же сделал ей предложение.

Так мы уже решили все про себя, но еще предстояло убедить в этом ее родителей.

Я помню, как теплым весенним вечером после Первомая мы вместе вернулись с дачи, где за пару дней я вскопал, казалось, все грядки в тяжелой глинистой земле. Вот, мы идем по аллее на Ленинском проспекте, такие юные, и у нас еще столько всего впереди. А стройные молодые липки, которые еще пару дней назад были еще почти голыми, успели выбросить нежные полупрозрачные листочки, которые в свете фонарей образуют легкую кружевную тень на темном асфальте.

А листья липы, как ладони

Веселых, ласковых детей.

Они послушные тихони

С глазами маленьких чертей.

Они еще полупрозрачны

И так доверчиво чутки.

Но только выждут миг удачный -

Помчатся с ветром взапуски.

Для них придуманы качели,

Для них природы круговерть.

Чтоб дети весело глядели,

Чтоб липам снова зеленеть.

Об них дождям июньским биться,

И солнцу жарить без затей.

И лето будет долго длиться

Для всех: деревьев и детей!

В тот же май Иринка однажды совершенно неожиданно нашла меня в моем общежитии, в котором до этого никогда не была.

Повод был важным. К ним в гости приехала лучшая подруга Нины Васильевны, которая готова была встретиться со мной. Тетя Лена оказалась приятной рыжеволосой женщиной, которая общалась с нами как равная, а в заключение, обещала поговорить с Ниной по душам.

Помогло ли ее заступничество,