Услышав за спиной шелест юбок, он растянул губы в любезной улыбке и повернулся.

— Леди Клер, — произнес он с легким поклоном.

— Милорд. — Последовал поклон, сопровождаемый изящным реверансом.

Хок взял в свою широкую ладонь протянутую руку и вновь подумал: она мила. Он всегда был неравнодушен к белокожим и светловолосым женщинам. Клер была в избытке наделена тем и другим.

— Поверьте, я понимаю, как затруднительно для нас обоих сложившееся положение дел, — сказал он, прокашлявшись.

— Согласна, милорд. Полагаю также, что вам труднее сейчас, чем мне.

— Позвольте усомниться в этом, миледи.

Клер подняла взгляд — и затрепетала, с трудом подавив нервозность. Он был таким высоким и сильным! Рядом с ним она чувствовала себя особенно женственной и уязвимой.

— Вы видели эллинские мраморные изваяния? — спросила она вдруг.

— Видел, миледи. Они только что были привезены из Греции.

Хок заметил интерес, тотчас вспыхнувший в глазах собеседницы, и послал мысленное проклятие всем статуям на свете. Какое дело ему было до каких-то кусков мрамора? Однако правила хорошего тона заставили его не моргнув выслушать подробное описание происхождения и нынешнего состояния привезенных в Англию статуй. Так прошло минут пятнадцать. Покончив со статуями, Клер спросила, какого мнения Хок о Джордже Байроне, и тем привела его в полуобморочное от неловкости состояние.

— Что за поэт! — воскликнул Хок, справившись с собой. — Настоящая сенсация века! Насколько мне известно, он пользуется бешеным успехом у молодых леди.

— Я обожаю его стихи, — заверила Клер. — Вот, например, это… вы, конечно, читали…

Земля! Разверзни грудь твою,

Верни скорей погибших нам спартанцев.

Трех из трехсот! Пусть так! И этих будет

Достаточно для новых Фермопил!

Пока Хок решал, что лучше: восторженно зааплодировать или почтительно склонить голову, Клер уже воспарила к новым высотам — на сей раз живописи.

— О, как бы я хотела нарисовать его портрет! Разумеется, милорд, я охотно нарисую и портреты всех членов вашей семьи.

— Боюсь, это будет довольно сложно…

— Почему же? Разве мы будем жить не в Лондоне? Я думала, нам придется встречаться со множеством людей.

Хок внезапно увидел себя представляющим Клер знакомым: «Это моя жена, которая с удовольствием нарисует ваш портрет — после лорда Байрона, конечно. Вы хоть и не член моей семьи, но близкий друг… во всяком случае, знакомый. Вам придется сидеть часами, не шевеля ни одним мускулом, выслушивая дифирамбы Байрону».

— По правде сказать, я не уверен, — сказал он после некоторой паузы.

— Ах эти музеи! — оживленно продолжала Клер. — Как вы думаете, можно ли быть представленной мистеру Тернеру?

Измученный притворством, Хок устало заметил:

— Мне не нравятся картины Тернера.

Клер остановилась на полуслове, дезориентированная.

— Как это странно… Но вы, конечно, разбираетесь лучше.

— Почему вы так решили?

— Потому, что вы мужчина, и потому, что вы получили превосходное образование.

— Я по натуре солдат, а не ученый, миледи.

— Но папа не раз повторял нам, что настоящая леди позволяет мужу направлять и развивать ее вкус.

— Хотелось бы знать, — заметил Хок неосторожно, — что думает по этому поводу леди София.

Клер залилась краской. Услышав подобное заявление, София, конечно, нашла бы доводы «против» и не постеснялась бы в выражениях.

— Наша мачеха — женщина разумная, — не сразу ответила Клер.

На этом разговор потерял первоначальное, пусть и неестественное, оживление. Хок смотрел на Клер и думал о том, что, во-первых, не хочет жениться вообще, а во-вторых, не хочет жениться на женщине, вкус которой ему придется направлять и развивать. Это будет означать только одно: что жена и шагу не ступит без его совета. Более того, он будет в ответе за счастье или несчастье Клер. А что, если ей взбредет в голову без памяти влюбиться в него? Она как тень станет преследовать его, не оставив ни единой свободной минуты!

Хок бросил вороватый взгляд на часы, стоявшие на каминной доске. Прошло не менее получаса. Пора было заканчивать разговор.

Граньон, любопытная душа, бросился навстречу, стоило Хоку появиться на пороге спальни.

— Ну, милорд, как дела?

Хок вздохнул. Он мог бы ответить, что Клер подходит ему как пятое колесо телеге, но, понимая, что это будет не совсем справедливо, смолчал. «Впрочем, разве на этом свете существует хоть какая-то справедливость?» — подумалось ему.

— Она мила и талантлива. Но до того управляема, что становится не по себе.

— Вот и славно, милорд!

— Она четверть часа рассказывала мне всю подноготную эллинских изваяний.

— Чтоб меня разразило!

— Вот именно! — вскричал Хок, теряя самообладание. — Налей-ка мне чего-нибудь покрепче, Граньон, иначе на встречу с Виолой у меня просто не хватит духу.

Проведя в обществе Виолы первые пять минут, он понял, что сестры вовсе не отличаются друг от друга как небо и земля. Младшая дочь графа Рутвена была восхитительно юной… и невероятно болтливой.

— Расскажите мне о Лондоне, милорд, — кокетливо и вместе с тем умоляюще попросила она. — Я умираю от желания обмениваться визитами с истинными представителями высшего общества.

— На мой взгляд, обмен визитами заключается в том, чтобы вместе изнывать от скуки.

Виола решила, что выбрала не самую удачную тему для беседы.

— Я считаю, что леди должна уделять своей фигуре достаточно времени. Танцы хорошо помогают поддерживать форму. Есть ли в Лондоне танцевальные залы?

Памятуя о разговоре с Клер, Хок приготовился отвечать на вопросы искренне.

— Разумеется, миледи, но я не очень люблю танцы.

— Как, даже этот новомодный немецкий танец, вальс? Как это возможно, милорд?

Что мог он сказать на это? Он чувствовал себя виноватым оттого, что не способен оправдать надежды этого очаровательного создания. Виола так старалась понравиться ему, но… она была почти ребенком, и он, пожалуй, чувствовал бы себя насильником, женившись на ней.

— Пожалуй, вальс мне нравится, — сказал он более мягко, — но широкая публика еще не приняла его. Вернее, этот танец не танцуют публично, в основном потому, что он не одобрен патронессой самого модного из ресторанов.

Видимо, ответ устроил Виолу, так как она ослепительно улыбнулась. Она часами тренировала лицевые мускулы и добилась заметного эффекта. По крайней мере Кенард, получив в свой адрес такую улыбку, начинал краснеть и заикаться.