Гэррет не ответил, хотя на языке у него вертелось богохульство. Но он никак не мог заставить Фей посмотреть ему в глаза. Скорее сердитый, чем расстроенный, он открыл скользящую дверь, вышел в коридор и последовал за своими спутниками.

Поезд действительно сильно качало. Дверь в соседний вагон никак не хотела открываться, и Гэррет едва не сорвал ручку. Услышав голоса позади, он быстро зашагал к вагону-ресторану.

Возможно, Фей и в самом деле болтала чепуху. В то же время факты, которые она упомянула лишь вскользь или не упомянула вовсе, могли иметь некий зловещий смысл. Причина частых насмешек над женской интуицией – или так называемой интуицией – состоит в том, что это явление оправдывает себя куда чаще, чем многие хотели бы признать. Что же должно произойти в доме на Локте Сатаны?

Машина мчалась в сгущающихся сумерках.

Синий седан «бентли» выпуска пяти-шестилетней давности, отъехав от станции, свернул налево и двинулся между изгородями по пологому подъему, именуемому Милл-Лейн. За рулем сидела Дейдри Баркли. Эндрю Долиш поместился рядом с ней, держа портфель на коленях. Ее безмерное уважение к нему, как и его очевидное доверие к ней, придавало адвокату выражение отеческого самодовольства, которое неоднократно заставляло Ника Баркли, сидевшего сзади рядом с Гэрретом, прикрывать рот ладонью, пряча усмешку.

Фей Уордор исчезла из своего купе, когда Гэррет и два его спутника возвращались из вагона-ресторана после весьма посредственного, как и следовало ожидать, обеда. По-видимому, она где-то пряталась, прежде чем сойти с поезда, – как бы то ни было, Гэррет больше ее не видел. Остановившись только в Винчестере и Саутгемптоне, поезд прибыл в Брокенхерст ровно в двадцать один тридцать пять.

На перроне среди сгущающихся теней их ожидала молодая женщина с русыми волосами и карими глазами, в темных слаксах и оранжевом свитере. Несмотря на то что она старалась держаться непринужденно и искренне, что сразу понравилось Гэррету, Дейдри слегка вздрогнула, когда Ник подошел к ней.

– Вы жена дяди Пена, не так ли?

– Да, я Дейдри. После подобного приветствия у меня не может возникнуть особых сомнений относительно вас.

– Вообще никаких сомнений. – Ник улыбнулся, пожимая протянутую руку. Тетя Эсси прислала вашу фотографию, так что я вряд ли мог ошибиться. Вопрос в том, как мне вас называть. «Миссис Баркли» – слишком официально, «тетя Дейдри» – тоже немного чересчур. Как же мне к вам обращаться, уважаемая родственница по браку?

– Почему бы не просто Дейдри? Вас это устроит?

– Устроит, если вы будете называть меня Ник.

– Благодарю вас, Ник. Постараюсь запомнить.

– Так как представления успешно состоялись без моей помощи, – вмешался Эндрю Долиш, – мне остается добавить, что другой джентльмен – мистер Гэррет Эндерсон, о котором я говорил Пеннингтону по телефону.

– Неужели? – воскликнула Дейдри, почти с облегчением отворачиваясь от Ника. – Тот самый Гэррет Эндерсон, который написал…

– Прошу прощения, мисс Дейдри, – снова прервал адвокат, – но хотя мистер Эндерсон виновен в появлении «Дворца дяди Тома», он его не писал, в чем горячо вас заверит, если вы его об этом спросите. А теперь скажите, дорогая моя, как вы поживаете и как идут дела в Грингроуве.

– Боюсь, не слишком хорошо. Впрочем, если молодой Николас… простите, Ник… действительно собирается осуществить свои намерения…

– Черт побери, конечно собираюсь! – рявкнул Ник. – Вы слишком хорошенькая, тетушка Дейдри, чтобы лишать вас чего бы то ни было. Мне сказали, что бумаги будут готовы завтра. Как я могу убедить вас, прежде чем поставлю свою подпись?

– Вы уже убедили меня, мистер Баркли. Большое вам спасибо. Но вы тоже постарайтесь поверить, – Дейдри посмотрела ему в глаза, – что я не претендую ни на чью собственность – я имею в виду материальную. А теперь, пожалуйста, следуйте за мной.

Вместе с Дейдри, быстро шагающей впереди, они поднялись по деревянным ступенькам, перешли по мосту на другую платформу и спустились к поджидающему на станционной площади «бентли».

Тяжелый чемодан Ника и дорожную сумку Гэррета поместили в багажник. Дейдри, указав Гэррету и Нику на заднее сиденье, открыла левую переднюю дверцу для Эндрю Долиша. Мотор взревел, и машина двинулась вперед. Серые, белые и красные деревенские домики остались позади, когда они выехали с Милл-Лейн на открытое пространство. Адвокат начал было вещать, но Ник прервал его.

– Что означает вся эта болтовня о призраке? – без предисловий осведомился он. – Кто такой был судья Уайлдфер? Какую грязную работу проделал он или проделали с ним в восемнадцатом веке, что ему не лежится в могиле и хочется демонстрировать свою физиономию при свете луны?

Мистер Долиш обернулся к нему:

– Повторяю в десятый раз, Николас, что я не знаю практически ничего об истории так называемого призрака. У вас нет никаких комментариев, мистер Эндерсон? Уверен, что ваши антикварные изыскания могли бы нам помочь.

– Мои антикварные изыскания, – отозвался Гэррет, – не простираются в глубь архивов восемнадцатого столетия. Что касается сэра Хораса Уайлдфера, то я однажды наткнулся на него в «Национальном биографическом словаре».

– Могу я узнать, с каким результатом?

– Никаких сведений о его посмертных наклонностях, зато достаточно много о его жизни. Сэр Хорас Уайлдфер был одной из самых свирепых личностей века Просвещения – судья-вешатель с дурным характером.

– Это были суровые времена, – нравоучительно произнес мистер Долиш, требующие суровых законов. Должны ли мы удивляться, сэр, что тогдашний судья был заражен этой жестокостью?

– Возможно, нет. Но главный упрек конкретному судье, кажется, заключался в том, что в одном случае он не проявил достаточной суровости.

– А именно, мистер Эндерсон?

– В 1760 году, вскоре после того, как сэр Хорас занял судейское кресло, сын очень богатого землевладельца попал под суд по обвинению в убийстве. Это было жестокое преступление – двенадцатилетней девочке, которую совратил сын землевладельца, перерезали горло. Судья Уайлдфер, вместо того чтобы, согласно своей привычке, атаковать обвиняемого и его свидетелей, действовал противоположным образом. Он сочувствовал обвиняемому, нападал на обвинителя и свидетелей обвинения и так запугал присяжных, что они вернулись с вердиктом о невиновности, вызвавшим шипение и свист в зале.

– И, насколько я понимаю, это никого не удовлетворило, – вставил Ник.

– Совершенно верно. Георг III[17]только что взошел на престол; борьба между вигами[18]и тори[19]разгоралась вовсю. Сэр Хорас Уайлдфер, тори и королевский чиновник, уже был мишенью для политических противников. Теперь же толпа улюлюкала при его появлении на улице, а кто-то даже бросил в его карету дохлую собаку. Говорили, что он был подкуплен, что, вероятно, соответствовало действительности – даже осторожный «Биографический словарь» признает «сильные подозрения». Спустя два года все еще резко критикуемый – хотя ничего так и не было доказано – сэр Хорас ушел в отставку и удалился в Грингроув, только что построенный, возможно, благодаря полученной взятке.