свой способ общения с миром. Но он стал мной. Харрис стал моим продолжением, научившись рисовать мои мысли, мои видения и мои слова. Он рисует вместо меня, своими грубыми мозолистыми руками выводит акварельные рисунки на холсте. Я научилась видеть мир по-новому, и, хотя я больше не могу рисовать, я все еще могу творить. Творить благодаря Харрису. И это дар, который я ценю каждый день. Каждый день я благодарю вселенную за подаренную мне возможность. Я оборачиваюсь через плечо, встречая скульптурное лицо мужчины, слегка покрытое щетиной. Наша кожа сталкивается и его сапфировые глаза встречаются с моими. Секунда, чтобы задержать дыхание и раствориться в самом нежном поцелуе. Нашем поцелуе. Харрис откладывает кисточку и сжимает мою талию, обнимая меня своими большими и сильными руками.

— Ты моя, Тереза. Ты моё продолжение, ты часть меня. Ты со мной и я спокоен, — говорит он и свободной рукой аккуратно берёт мою израненную руку в свою. Медленно он подносит её к своим губам и целует, целует так часто и быстро, что я начинаю смеяться от щекотки.

— Моя. Я никогда не забуду звук твоего голоса, ласкового зовущего меня по имени. Я живу ради тебя, девочка. Каждый вдох, каждая капля крови, каждый трепет моих ресниц — твоё. Я лучше убью себя миллионы раз, чем причиню тебе хоть малейшую боль похожую на эту, — говорит он и я чувствую, как тело Харриса начинает трястись.

— Эй, твои поцелуи — пластырь для меня, — говорю я и поднимаю его голову, я провожу ладонью по его щеке, не в силах сжать пальцы.

— Я люблю тебя, — ласково шепчу и вижу искру в его голубых глазах. Он дарит мне эмоции. Дарит чувства и всепоглощающую сильную любовь.

— Я люблю тебя, — отвечает его баритон и поцелуй ложится на мою макушку. Харрис обнимает меня, и я слышу сбивчивое биение его сердца, когда как сама разрываюсь от наисильнейших чувств.

— Моя. Целиком моя.

Четыре года спустя.

Я смотрю и поражаюсь созданными его руками творениями. Я не могу рисовать, но это мои картины и от этого осознания я смеюсь про себя. Меня отправляет в путешествие сквозь тьму к новому свету, путешествие, полное испытаний. И хотя я больше не могу рисовать, я все еще могу создавать, и это дает мне силы двигаться вперед.

— Мама! — слышу шумливый голос Руфины, своей золотисто-огненной девочки и оборачиваюсь. Харрис в повседневной одежде идёт ко мне размеренной и гордой походкой, когда на его шее сидит настоящая рыжая бестия. Наша дочка показывает на меня пальцем и улыбается, ведь она нашла меня.

— Мама здесь! — кричит она и я морщусь от громкости её голоса.

— Это моя громовая девочка, — гордо заявляет Харрис и поднимает голову, чтобы ущипнуть Руфину.

— Она вся в меня, признай! — шучу я и тёплые глаза Харриса смотрят на меня, кивая.

— Она вся в мою разговорчивую и сильную девочку, — говорит гордо и собственнически.

— Ещё больше «моя» в твоём предложении, и я уйду, — заявляю шуточно и Харрис удивляется.

— Вы мои, понятно? Я не перестану кричать об этом.

— Куда мама смотрит? — спрашивает Руфина, и мы разворачиваемся к картинам, которые нарисовал Харрис. На одной картине он изображает мою улыбку, которая светит ярче солнца. На другой мои глаза, в которых затаилась вся весна этого мира. На третьей — наше свидания, где мы идём по лавандовому полю Франции за ручку. Тогда ещё не было Руфины, но были мы друг у друга.

— Мама и тут, и там! — весело кричит Руфина, и мы заливаемся смехом. Харрис целует меня в макушку, сжимая ножки Руфины, чтобы та не повалилась с его шеи.

— Когда-нибудь он нарисует мне дельфина! — кричит Дельфина, выглядывая из теплицы в желтых перчатках по локоть и испачканным в грязи лицом. Харрис отпускает Руфину, которая на маленьких ножках бежит к бабушке и её зелени. Мы остаёмся одни и под ослепительное редкое солнце Ирландии смотрим друг на друга.

Рядом с ним мир снова обретал цвета и краски, границы и смысл. Я не знала до встречи с ним, что можно так глубоко чувствовать и любить. Все грани моих эмоций замыкаются на одном человеке. На нём. Он был моим искушением. Адом. Самым страшным моим грехом. Мои антагонистом и моим тёмным незнакомцем. Личным демоном. Распухшим признанием на губах после долгих поцелуев и проклятием. Моей ненавистью. Лишь к его рукам тянет до безумия, лишь в его руках — мой покой. Я шла к нему: к его силе, к его власти над моим сердцем, над измученной душой. За любовью, скрытой нежностью, в которой он меня утопил, за жестокостью и болью. За предательством. Его власть надо мной ощутимая и безграничная. Всесильная.

Он сжал мою талию, накрыл губы своими и смотрел в глаза. В мои зелёные большие глаза, которые не выжили бы без его холода, без его водных просторов. Моя зелень не расцвела бы без его воды. Я глажу его щёку, пахнущую моим сливочным гелем для душа и растворяюсь.

Он всегда был особенным. Всегда был другим мужчиной. Лишь рядом с ним я становилась слабее воска и крепче железа. Он выжег своё имя на моём сердце и сделал своей.

— Твой подарок, — говорит Харрис и обращает внимание на рисунки за нашими спинами. Он нарисовал всё это для меня… Я замечаю подпись на каждой картине и прищуриваюсь, но Харрис ласково берёт мою руку и целует.

— Любовь на холсте моего раскаяния, Тереза, — говорит измученно, но с любовью в голосе и я улыбаюсь. Моё сердце волнительно бьётся, и я целую его лицо, благодаря.

— Я отдал тебе свой дом, свою чертову фамилию, весь мир и самого себя, а ты трепещешь от парочки картин? — улыбается, смущается и смотрит на меня.

— Ты подарил мне счастье.

Мой незнакомец из сна ожил, он был противоречивым персонажем в моей истории. Но сейчас и до конца моих дней он внушает мне доверие и защиту, как во сне. Я была счастлива, что мне предстояло узнать его.

КОНЕЦ.

Благодарность

Я хотела бы