без промедления. Ни волокиты, ни суеты, никаких лишних бумаг. Все напрямую отсюда через Москву и главки Сибири. Сам Латунин был вездесущ. С утра до позднего вечера то на вертолете облетал трудные точки на трассе, то ехал, трясся на грузовой машине на сене в кузове, пробирался в какой-нибудь тупичок, куда вертолет не мог опуститься из-за слишком залесенной местности. Неделю вот так помотаются со своим помощником — ноги горят в меховых сапогах, полушубки пудовыми кажутся. Латунин шутил с грустинкой, что пора бы им прекратить полеты, мол,

— Вернуться и взять больного на борт! К утру помощь может уже не понадобиться. — Лицо Викентия Кузьмича было усталым, с четкой сеткой морщин под глазами. Обычно морщины были не так заметны. — Ужасно измучились люди на трассе! Но ничего не поделаешь. Жизнь заставляет нас иногда бегом к цели бежать. Бегом и без отдыха.

Вертолет повернул навстречу вечерней заре. Темно и тихо лежала мартовская тайга в предчувствии скорого пробуждения. Видны были вспышки электросварки вдоль трассы, огни: работы велись на трубе нефтепровода теперь круглые сутки. Площадка, где предстояло садиться, освещалась издали фарами грузовых машин. Все это делалось в нарушение строгих инструкций, но распоряжение Латунина не оспаривалось. Инструкции пишут люди и для людей. Надо было спасать человека. Латунин велел передать командиру, что он на него надеется как всегда.

С экипажем Шипалова Викентий Кузьмич летал постоянно не один год. Шипалов его восхищал своей огромной фигурой, молодцеватостью, скупостью жестов и слов, за которыми виделись разворотливость, уверенность, готовность исполнить все, что в его силах, и даже больше. За Шипаловым числились многие отваги. Когда-то давно, еще в молодые годы, он потушил возникший на вертолете пожар прямо в воздухе: горела электропроводка. Ему же удалось извлечь из болота контейнер, отделенный от какого-то спутника. Брались за это другие, а вот не смогли. Контейнер увяз глубоко в васюганской трясине, но Шипалов завязал троса таким узлом, и так пошел на подъем, что груз удалось из трясины выхватить.

И этого было бы к доброй славе достаточно, да жизнь словно нарочно проверяла пилота на прочность. Однажды, когда вахту на буровую вез, задний винт отказал. При такой картине авария почти неизбежна: вертолет начинает вращаться вокруг оси и падает. Но Шипалов так сумел посадить машину, выбрать такой — единственно верный — момент, что все отделались лишь ушибами.

Дали орден ему за это. Принимал он награду из рук Викентия Кузьмича с неподдельным смущением, потому что считал свой поступок обыденным. Авиатора Шипалова всюду знали в нарымской земле, знали в Тюмени и знали в Кузбассе. Он возил в глубь урманов на нефтепромыслы группы артистов, певцов, писателей, ученых и космонавта Рукавишникова — здешнего уроженца. Министры, когда появлялись в Нарыме, спрашивали:

— Чей экипаж будет работать?

Отвечали:

— Шипалова.

И министры кивали в знак согласия, к полному своему удовольствию.

Заря дотлевала на мартовском небе. Больного бригадира изолировщиков взяли на борт уже в густых сумерках. Там, где упряталось солнце, оставался лишь слабый отсвет. В освещенном салоне пассажирского вертолета, на переднем кресле, полулежал бригадир, уже пожилой человек. Глаза его были закрыты. Ему оказали первую помощь, но лицо его было синюшным, он сильно потел: капли блестели на лбу и веках. Викентий Кузьмич глядел в иллюминатор, за которым смутно маячили очертания самых высоких деревьев.

Аэродром в областном центре был давно приспособлен, тоже стараниями Латунина, к приему ночных рейсов. Сели нормально. Уже поджидала «скорая помощь»… Латунин крепко сжал увесистую ладонь Шипалова.

— Сердечно благодарю! Отдыхайте, как следует…

Утром в обкоме был первый вопрос Кузьмину:

— Не узнавали, как наш больной?

— Звонил. Сказали — инфаркт, но не обширный. Обещали быстро поставить на ноги.

— Это хорошо.

Дела и заботы не оставляют того, кто их не ждет, а ищет.

Еще раньше строительства нефтепровода в другом углу края начали возводить железную дорогу. До славного сибирского города рельсовый путь проходил от станции Тайга и далее продолжался в чулымскую сторону всего чуть более ста километров. Давно собирались продлить его вдоль реки Чулым на север за двести верст. Там была Кеть, стояли переспелые хвойники, и сулили они стране богатства. Порывы построить туда дорогу возникали, но, натолкнувшись на разного рода препятствия, быстро вяли.

Латунин, бюро обкома взялись за это обдуманно. Были подготовлены и вынесены на рассмотрение в инстанции документы, которые показывали, какую выгоду в перспективе сулит Отечеству новая железная дорога. Прошли изыскания, составили, утвердили проект. И началась работа.

Дорога строилась тяжело. Высоких равнинных мест в тайге встречалось мало, все больше лежали, как и на Васюгане, болота, топи. Насыпи отсыпать приходилось огромные, продавливать трясину на всю толщину торфа, а щебенка в округе тут не водилась: ее завозили из Кузбасса. Но рельсы в урманы, хоть медленно, а продвигались. Отряды студентов-строителей поднимали здания вокзалов, станций, ставили жилье в новых пунктах. С Кети и Чулыма, с Аленки и Яи слетались на белые насыпи глухари по утрам набрать в зобы камешков. В пылу охотничьей страсти иные стрелки не ведали меры — били древнюю птицу несчетно. Не сразу пришла в те края упорядоченность, бережное отношение к природе. Без порчи, издержек еще обходиться не научились.

В особой заботе, конечно, нуждался кедр. Рельсы и тепловозы пробудили к жизни старые леспромхозы, увеличилась мощность их. Возникло много и новых хозяйств по вырубке леса. Пустили комбинат по глубокой переработке древесины. Кедр поначалу шел под топор и пилу, а точнее — под валочные машины, которые брали все сплошняком и мяли, оставляя после себя «футбольные