Не то чтобы в нынешнем состоянии Земли между видами была охренительная разница. Небеса продолжали пылать, их пронизывало голубовато-белое сияние Каменного Ливня. Поверхность материков, насколько их удавалось разглядеть сквозь дым и облака пара, представляла собой пятна тускло светящейся лавы: иногда это были свежие кратеры от крупных метеоритов, а местами лава выплескивалась из трещин в земной коре. Океаны были черные ночью, укутаны паром днем, побережья различались с трудом, однако было ясно, что вода заметно отступила. Флорида протянулась теперь до самой оконечности архипелага Флорида-Кис, однако все это время болиды отгрызали от нее куски, а цунами подмывали побережье. Полтора года назад огромный камень выбил пробку из спящего супервулкана в Йеллоустоне. С того времени большая часть Северной Америки была скрыта за тучами пепла; желтые вспышки на самом севере их поля зрения подразумевали, что потоки магмы все еще продолжают изливаться. По давней привычке у Дины мелькнула нелепая мысль: надо включить радио, вдруг Руфус сейчас на связи. Она всплакнула, в ответ расплакалась и Айви, так что последние полчаса передышки, уже за перигеем, обе смотрели на Землю сквозь водяной слой. Не то чтобы это сильно повлияло на зрелище. Однако Дина старалась запомнить как можно больше. В ближайшие несколько тысяч лет Землю так близко не увидит ни один человек.

Пылающая планета начала отдаляться. Теперь она будет лишь становиться все меньше и меньше. Пора было возвращаться к работе. Но они обнаружили, что расстаться никак не получается. Давным-давно, до Ноля, им иногда доводилось исповедоваться друг дружке в своих общих тайных страхах – в том, что не годятся для миссии, ради которой их запустили на орбиту, истратив кругленькую сумму из средств налогоплательщиков. Что они все только испортят, ударят лицом в грязь, что оставшимся на Земле за них будет стыдно. Теперь, само собой, те давние страхи давно отправились в кладовку, или, во всяком случае, оказались похоронены под гораздо большим ужасом. И все равно с самого начала проекта Облачного Ковчега, а особенно с того момента, как было принято необратимое решение построить «Эндьюранс» и отправиться в «долгую поездку», страхи нередко возвращались к ним в еще более жуткой форме. Что, если они все делают неправильно? Великую цивилизацию, раскинувшуюся некогда на планете под ними, они уже почти и не помнили. И тем не менее контраст между ней и ее остатками на орбите был очень болезненный. Грязная, побитая колымага «Эндьюранса» – позор человеческой расы. Неужели нельзя было добиться чего-то получше? А теперь, после трехлетнего путешествия – после трех лет непрекращающегося упадка, перемежаемого лишь откровенными катастрофами, – у них не оставалось иного выхода, как через пять дней совершить маневр, который чем ближе становился, тем безнадежней казался.

Если они сейчас все испортят, виноваты будут именно они и никто другой.

Впрочем, винить их тоже будет уже некому.

Последнее время их регулярно охватывали подобные приступы неуверенности, но, как правило, не одновременно, так что одна всегда помогала другой выбраться из пропасти отчаяния. Сейчас они рухнули туда вдвоем, вместе предстояло и выбираться.

Дине вспомнилась последняя радиограмма Руфуса.

ПОКА МОЯ РАДОСТЬ НЕ ПОДВЕДИ НАС

– Ну, ладно, – сказала она. – Пошли-ка, дорогая. Работать пора.

Работа позволила им на протяжении последнего витка «долгой поездки» не беспокоиться лишний раз о том, что случится по ее завершении. Длительный запуск двигателя в апогее, в котором объединятся заключительный маневр смены плоскости и разгон, чтобы влиться в «скоростное шоссе», по которому, как шарик внутри подшипника, носилась вокруг Земли Расщелина, подразумевал столько непредсказуемых трудностей, что никакие прогнозы были невозможны. Однако существовала и совершенно новая особенность: поскольку им предстояло влиться в поток камней, движущихся быстрее, чем они, камни будут догонять их сзади, где никакая Амальтея не прикроет.

В начале миссии Дюб подумывал о том, чтобы в последний момент перестроить «Эндьюранс» – перенести все уязвимые конструкции на противоположную сторону астероида. С тем личным составом, что имелся на начало путешествия, задача была реальная. Сейчас, с экипажем в двадцать восемь дистрофиков, об этом и думать не приходилось. Все рабочие руки потребовались всего лишь для того, чтобы подготовиться к приему гептады из Роя. Ее решили пристыковать в середине Стержня, закрепить тросами и надеяться, что при последующих маневрах она не оторвется. Люк открывать не будут. Одиннадцать человек из группы Аиды останутся в своих каплях, пока все не кончится. Под тем предлогом, что так для них безопасней. Истинной причиной было, что никто не хотел допускать каннибалов в общие помещения «Эндьюранса».

Основным проектом, над которым трудилась Дина и небольшие остатки команды роботов-наездников, что обычно ей помогали, была подготовка к сбросу Амальтеи.

На определенном уровне затея была совершенно немыслимой. И, однако, уже довольно давно планировалось поступить именно так. Последнюю серию маневров «Эндьюранса» следовало выполнять со всей возможной быстротой и ловкостью, причем в таком окружении, где камни в целом гораздо крупней, чем те, из которых состоял Каменный Ливень. В некотором роде местные глыбы приходились родителями тем, что сейчас уничтожали Землю. Каждый раз, когда два таких камня сталкивались, от них отлетали грозди осколков, и небольшая часть этих осколков достигала земной атмосферы. Каменный Ливень будет продолжаться, пока сами эти камни не уменьшатся в размере до песчинок и не расположатся в виде аккуратных колец. Способность Амальтеи защищать «Эндьюранс» от камней размером с бейсбольный, да пусть даже и баскетбольный, мяч теряла значение там, где не редкость камень размером с Ирландию. Для подобного объекта весь корабль, включая Амальтею, был не больше разбивающегося об ветровое стекло комара. Оставался единственный способ выжить в потоке камней, составляющих основную тучу обломков: уворачиваться от тех, что покрупнее, и надеяться, что за время рывка к Расщелине в них угодит не слишком много тех, что поменьше. Если бы Амальтея – весом в сто раз больше, чем остальной корабль – оставалась частью «Эндьюранса», такая маневренность была бы невозможна.

Помимо Амальтеи, «Эндьюранс» отягощала также значительная масса льда, который они несли с собой в качестве защиты и топлива. Его вес был в несколько раз меньше, чем у Амальтеи, но тоже весьма существенный. Однако в отличие от Амальтеи лед можно было сжечь. План в основном сводился к тому, чтобы расщепить большую часть льда на водород и кислород, а затем потратить на заключительный разгон в апогее. Всего за несколько авральных минут «Эндьюранс» сожжет большую часть своей водяной массы в качестве топлива. С учетом сброса Амальтеи его вес за какой-то час упадет более чем в сто раз. Он превратится в муху, которая мечется среди мчащихся камней, уклоняясь от крупных и принимая на себя удары мелких до самой Расщелины.

Так или иначе, в планах все это значилось уже давно. У Дины и других выживших сотрудников Шахтерского поселка было три года, чтобы полностью перестроить Амальтею изнутри. Если смотреть спереди, астероид выглядел совсем как обычно. Однако внутри он был теперь выдолблен почти полностью. В известном смысле работа эта началась еще в День 14, когда Дина поставила перед одним из «хватов» задачу вырезать нишу для электронных компонентов. С тех пор работа то прекращалась, то начиналась опять. Значительное количество металла ушло на защищенное убежище для генетического оборудования Мойры Крю – в некотором роде именно его сохранение и оправдывало все их усилия в последние три года. Покончив с этой задачей, принялись наводить порядок, увеличивая объемы защищенного пространства внутри Амальтеи и постепенно убирая перегородки между ними. В результате выстроилась цилиндрическая капсула, занимавшая пространство в задней части Амальтеи – ее назвали Набалдашником, поскольку она лежала поперек макушки Стержня, словно ручка трости.