— Ты ведь солдат, Скавр. Как тебе удается быть таким нежным и внимательным?

Марк вовсе не считал себя нежным и внимательным, но он знал, что она спрашивает серьезно. Пожав плечами, он ответил:

— Ты же знаешь, я не собирался навсегда посвятить себя армии. К тому же, — добавил он мягко, — я не воюю с тобой.

Когда он прижал ее к себе, она с готовностью прильнула к нему. Марк нежно погладил ее шею, отбросил прядь ее волос, коснулся уха. Она опять вздрогнула — Марк подумал, что это скорее от страха, чем от возбуждения.

Отступив на несколько шагов, она глянула на постель.

— Иди первым, — сказала она Скавру, поворачиваясь к нему спиной. — Я приду через минуту.

Как и обещал Сафав, солома под муслиновым покрывалом была свежей и ароматной, шерстяное одеяло — тонким и чистым. Марк лежал лицом к стене. Кто-то написал на белой штукатурке углем несколько слов, но они были смазаны, и он не смог разобрать их в тусклом отблеске углей.

За его спиной Алипия сказала:

— И к тому же терпеливый.

В ее тоне прозвучало нечто, весьма напоминающее ее обычную иронию.

Несколько секунд стояла тишина, прерываемая только раздраженным фырканьем, когда застежки на платье отказывались повиноваться пальцам. Трибун услышал шуршание одежды. Матрас сдвинулся. Алипия опустилась на постель.

Когда его губы коснулись ее, она прошептала:

— Я так хочу, чтобы ты во мне не разочаровался.

Спустя некоторое время он заглянул ей в глаза: в темноте они были неразличимы, как и надпись на стене.

— Я — разочаровался? — шепнул он, все еще ослепленный наслаждением. — Ты, должно быть, сошла с ума.

К его удивлению, она гневно вывернулась из его рук:

— Ты очень добр, милый Марк. Но не нужно притворяться передо мной. Я знаю свою неуклюжесть.

— Клянусь богами!.. — От удивления Марк заговорил по-латыни, а затем, опомнившись, перешел на видессианский. — Если это — неуклюжесть, то сомневаюсь, что я останусь жив после того, как ты наберешься опыта.

Он положил ее руку себе на грудь. Сердце бешено стучало. Алипия смотрела в темноту. Ее голос звучал ровно, без интонаций:

— Он сказал, что я безнадежна. Я никогда не смогу научиться таким вещам. Но он все равно будет обучать меня. Из милости.

Она не смогла назвать “его” имени, но Скавр хорошо знал, кого она имеет в виду. Его пальцы сжались в кулаки. Алипия не заметила этого; сейчас для нее не существовало никого.

— Поначалу я сопротивлялась ему. О, как я сопротивлялась! Однажды он дал мне понять, что наслаждается моим сопротивлением. После этого он начал дрессировать меня, как собаку или лошадь. Он бывал снисходителен, когда у меня что-то получалось. Но если я допускала ошибку…

Голос ее прервался; она содрогнулась.

— Все позади, — проговорил трибун и почувствовал пустоту этих слов. Он грязно выругался на всех известных ему языках, но и это не помогло.

Спустя минуту Алипия заговорила снова:

— Когда он заканчивал, он кривил рот. Как будто съел протухшую рыбу. Он до самого конца презирал меня — свою наложницу. Однажды я набралась смелости и спросила, зачем он возвращается ко мне, если я его не удовлетворяю.

Марк беспомощно ждал, пока она молчала, вспоминая тот день.

— Единственный раз тогда я видела на его лице улыбку. Он сказал: “Потому что ты в полной моей власти”.

Теперь и проклятия бы не помогли. Марк крепко обнял Алипию и прижал к себе.

— Послушай, — сказал он, — послушай, Алипия… Вардан, чтоб его взял Скотос, смаковал твои страдания.

— Самое точное слово, — сказала она, прильнув к нему. — Он был гурманом. Он умел наслаждаться многими вещами. Пытка — не последняя из его радостей.

— Тогда почему ты веришь всему, что он говорил о тебе? Это была ложь. Он хотел добавить тебе страданий.

Марк нежно провел пальцами по ее шелковистой коже, ласково поцеловал в губы.

— Ведь это была ложь, не более. Просто ложь.

— Я что… доставила тебе удовольствие? — прошептала она, все еще сомневаясь. — Правда?

— Снег холодный. Вода мокрая. Ты доставила мне удовольствие.

Она судорожно засмеялась, а потом уткнулась ему в плечо и долго, долго плакала. Марк просто держал ее в объятиях, позволяя ей выплакать горе. Наконец она затихла. Марк взял ее лицо в ладони. Ему хотелось поцеловать ее, больше в знак понимания, чем от страсти. Но она ответила ему поцелуем таким горячим, что он показался знаком полного отчаяния. В голове Марка мелькнула пословица, которую он слышал, кажется, от намдалени: “Соленые слезы делают сладкими губы”. Мысль мелькнула и исчезла. Алипия прижалась к нему снова, уже настойчиво и страстно. Их дыхание стало тяжелым, нежность была забыта. Марк целовал Алипию снова и снова, ее ногти впивались ему в спину. На миг она оторвалась от него и всхлипнула:

— Какое же это наслаждение — желать любимого!

Некоторое время они лежали неподвижно. Наконец Алипия сказала:

— Ты меня задавишь.

— Прости.

Марк приподнялся. Хлюпнула мокрая от пота кожа. Оба рассмеялись.

— Кто бы мог подумать, что можно вспотеть в этом леднике?

— Да, кто бы мог подумать… — Алипия оборвала фразу и положила руку Марку на плечо.

— Что, любимая?

— Ничего.

Это была настолько очевидная неправда, что она повисла между ними почти осязаемо.

Алипия поправилась:

— Ничего — в том смысле, что я не знаю, как выразить это словами.

Марк в недоумении взъерошил волосы. Алипия скорчила ему гримаску.

— Не смеши меня. — Но он увидел, что она стала серьезной. — Все, что я знала о мужчинах и женщинах, было жестоким. Но ты, Марк, ты… заслуживаешь лучшего. Когда ты и… — Она остановилась, махнула рукой: — В любовных историях говорится, что никогда нельзя сравнивать.

Любовные истории, подумал Марк, знают, что к чему. Он вдруг сообразил, что почти не думал о Хелвис с той минуты, как сбежал из Амфитеатра. Но больше этой темы избегать нельзя.

Алипия пошевелилась у него за спиной. Он понял, что его молчание пугает ее.

Скавр медленно проговорил:

— Единственное сравнение, которое возможно, заключается в том, что ты здесь, со мной, и хочешь быть со мной, в то время как она сейчас, я думаю, уже в Намдалене. Все остальное просто не имеет значения.

Она вздохнула и еле слышно шепнула: “Спасибо”.

Но, вспомнив о Хелвис, Марк вспомнил и о детях: о ребенке Хемонда, которого он любил как родного, о своем сыне и о том малыше, которого Хелвис носила под сердцем… Они тоже были потеряны для него.