Поликлиники в том виде, в каком она существовала впоследствии, тогда еще не было, и Канель была тем, что в старину называлось домашним врачом: она посещала своих пациентов на дому, следила за состоянием их здоровья и невольно бывала свидетелем их семейных взаимоотношений, невзгод, неурядиц.

Так, посещая Надежду Сергеевну Аллилуеву, Канель часто заставала ее в слезах, очень расстроенную, и на вопрос, из-за чего она в таком нервном состоянии, та обычно отвечала:

– Из-за него, конечно!

Или:

– Все то же…

Или, безнадежно махнув рукой:

– Хам останется хамом, тут уж ничего не поделаешь!

Однажды Канель была свидетелем того, как Сталин дразнил маленькую Светлану, которую держала на руках нянька, он давал девочке погремушку, она хватала ее, а он тут же отнимал. Девочка плакала, тянулась за игрушкой, он опять давал и опять отнимал, и когда ребенок зашелся в плаче, он удалился в свою комнату.

Был и такой случай. Тяжело захворал Яков, старший сын Сталина от первого брака, у него было крупозное воспаление легких, Канель лечила его на дому. В одну из кризисных ночей, когда она боялась за его состояние, она позвала Георгия Львовича Левина, только что окончившего медицинский факультет, сына того старшего Левина, который где-то в начале двадцатых годов пользовал самого Сталина и рассказывал, что тот очень аккуратно выполнял назначения, записывал все на бумажке, чтобы не спутать, и дожидался его прихода, лежа на кушетке, накрывшись буркой, – так вот, молодого Левина Канель и попросила подежурить у постели Якова. Когда утром Георгий Львович уходил, он столкнулся со Сталиным. Тот был в нижней рубашке, в подтяжках и, не ответив на приветствие молодого человека, уставился на него тигриными глазами и, ткнув пальцем, спросил Надежду Сергеевну:

– Это еще что такое?

Надежда Сергеевна объяснила, что это молодой врач, сын Льва Григорьевича Левина, которого он знает, и что Канель попросила этого молодого врача подежурить около Якова, так как она боялась за его состояние.

– Чтоб подобное никогда не повторялось!

И ушел, хлопнув дверью.

Окружающие знали, что Сталин груб и деспотичен в семье, и поражались, как Надежда Сергеевна может жить с таким человеком. Случилось и так, что как-то Канель застала Надежду Сергеевну, когда та складывала вещи в чемодан. Забрав маленьких Светлану и Василия, она уехала в Ленинград, сказав, что ни за что не вернется, но прошло недели две, и она снова была дома, в своей кремлевской квартире, и снова начала посещать занятия в Промакадемии[163], где она училась.

О Надежде Сергеевне все знавшие ее очень хорошо говорили, она была милым, отзывчивым и скромным человеком, она старалась быть незаметной и, казалось, тяготилась своим положением жены Генсека. Одевалась она очень просто, всегда в темном костюме, в блузке. К Промакадемии никогда не подъезжала на машине.

Есть рассказ Ады Шкодиной[164] – той самой Ады Шкодиной, в те годы Федерольф, которая встретится потом с Алей в Рязанской тюрьме, и они вместе проследуют в вечную ссылку в Туруханск. Ада преподавала английский язык в Промакадемии, а так как она в двадцатых годах жила и училась в Лондоне, то отбоя от учеников у нее не было. Как-то ее вызвал директор и попросил давать уроки одной из слушательниц академии. Ада стала отнекиваться, ссылаясь на свою перегруженность, но он сказал, что это его личная просьба. Он написал телефон и имя и отчество той, за которую просил. Ада позвонила, они договорились о часе, но, узнав, что ей придется ездить в Кремль, так как новая ее ученица живет в Кремле, Ада отказалась от уроков. Она знала, что машины подолгу держат у Спасских ворот, пока проверят пропуска, а времени у нее было в обрез. К высокопоставленным ученикам она привыкла, за ней присылали машины наркомы, замнаркомы, и она давала им уроки в их служебных кабинетах и у них на дому. Да и в самой Промакадемии тоже учились крупные партийные работники; так, например, у нее в группе учился Хрущев, в те годы секретарь МК, правда, она его почти и не видела на занятиях, он так и окончил Академию, не выучив даже латинский алфавит.

Когда директор узнал, что Ада отказалась давать уроки той, за которую он просил, он всплеснул руками: «Что вы наделали, ведь это же Аллилуева, жена Сталина!» Ада так и села. «Почему же вы мне сразу не сказали об этом?» – «Она взяла с меня слово, что я не стану говорить, кто она. Она не хотела давить на вас именем Сталина. Она надеялась с вами договориться».

Помимо перечисленных семейств, у Канель были и другие пациенты, а как главный врач Кремлевской больницы она была в курсе лечебных дел всех, кого обслуживал Санупр Кремля. Ей доводилось также сопровождать своих высокопоставленных пациентов для лечения за границу. Никто из них не владел иностранными языками и не мог объясниться с зарубежными врачами должным образом, да, по-видимому, так и полагалось, чтобы их сопровождал врач. Сопровождала Александра Юлиановна в Париж Екатерину Ивановну Калинину. Ездила в Берлин к знаменитому врачу Ферстеру с Ольгой Давыдовной Каменевой, когда Каменев занимал пост председателя Моссовета. Дважды Канель возила на европейские курорты и показывала медицинским светилам Полину Семеновну Жемчужину, которая дружила с ее дочерью Лялей, и в одну из таких заграничных поездок Ляля поехала вместе с ними. Знала бы тогда Александра Юлиановна, чем впоследствии обернутся эти поездки…

Александра Юлиановна была не только хорошим, внимательным врачом, но и умным, обаятельным человеком; отношения с теми, кого она лечила, не ограничивались только врачебными услугами, она быстро сходилась с людьми, завязывались прочные дружбы, и она часто бывала на семейных торжествах у Молотова, у Калинина, у Каменевых.

У Канель в Мамоновском переулке, в доме шесть, на втором этаже, в квартире, в которой семья жила еще с 1912 года, всегда был народ, редкий вечер проходил без того, чтобы кто-нибудь не забежал, а в выходной уж обязательно бывали гости – старые друзья и знакомые самой Канель, и ее дочерей, и мужей дочерей. Квартира была большая, все жили вместе, все три хозяйки были радушны, гостеприимны, и люди к ним тянулись. Я могу судить об этом по рассказам общих знакомых.