Я встретился с ней взглядом, и моя шкатулка с секретами приоткрылась – самую чуточку, но этого хватило, чтобы краска отлила от лица Пурси.

– Пора бы уже в него поверить, госпожа.

Сколько существует миров во Вселенной? Способны ли мы представить иные миры, похожие и вместе с тем непохожие на наш? Можем ли мы увидеть толпы людей, множество человеческих лиц, которые кажутся нам знакомыми, хотя мы никогда их не знали? Какой смысл возводить между нами непробиваемые стены? Не будет ли чрезмерным самомнением отрицать подобную возможность, когда в нашем собственном мире мы можем найти множество миров, скрытых за глазами каждого мужчины, женщины, ребенка или зверя, которых встречаем на своем пути?

Или вы станете утверждать, будто на самом деле все это лишь грани одного и того же мира? Один человек с благоговейным трепетом преклоняет колени перед изваянием или каменным менгиром, в то время как другой мочится на его подножие. Видят ли эти двое одно и то же? Живут ли они вообще в одном и том же мире?

Если же я скажу вам, что был свидетелем и того и другого, что сам я как смиренно кланялся, так и отшатывался в ужасе при виде бессмысленного святотатства, – поверите ли вы моим словам, когда я со всей уверенностью заявляю о существовании бесчисленного множества миров, пребывающих в вечном столкновении друг с другом, и о том, что единственное чудо, которое хоть чего-то стоит, – это наша способность договориться о чем угодно?

Ничто не воняет хуже, чем чужая моча. Если не верите мне, друзья, то попробуйте какое-то время побыть в моей шкуре.

И потому я и поныне с нежностью вспоминаю Равнодушного Бога – если он в самом деле был богом, обитавшим в треснутом горшке головы Арпо Снисхода, – за все то чистое наслаждение, каковое он находил в движениях своей крепко сжатой правой руки. Ибо то, что в итоге извергалось, несло в себе радость, будучи намного предпочтительнее, чем куда менее приятная альтернатива.

Имя Аваса Дидиона Блика не столь уж малоизвестно среди поставщиков развлечений, если не культуры, по всему Семиградью, и, прожив столь долгую жизнь, я пользуюсь определенным, пусть и скромным уважением. Это не принесло мне особого богатства, не считая личного удовлетворения теми канонами словесности, коими были отмечены усилия всей моей жизни, а, как всем известно, удовлетворение – весьма неустойчивое состояние ума, которое угасает столь же быстро, как и вспыхивает. Если бы мне пришлось защищать эти достаточно слабые каноны и их еще более слабую репутацию – вряд ли бы я чувствовал себя слишком уютно.

И в чем значение сего скромного признания? В том-то и вопрос.

Смертный Меч Тульгорд Виз изготовился к бою. Его закованные в броню руки сжимали оружие, а жемчужный блеск доспехов ослеплял своим благородным сиянием. Глаза Тульгорда напоминали яростные наконечники стрел, наложенных на туго натянутую тетиву праведного предвкушения. Борода его вздыбилась, подобно иглам на заднице разъяренного дикобраза. На носу проступила алая паутина вен. Зубы его скрежетали, ноздри раздулись, а позади него тянулось облако странных запахов.

Трое братьев Певунов шагали единым живым щитом, внезапно ощетинившимся алебардами, а также двуручными и даже трехручными мечами. В центре командовал закутанный в медвежью шкуру Крошка, а слева и справа от него шли в моржовых шкурах Мошка и Блоха, образуя этакую звероподобную стену, которой явно не помешало бы хорошенько помыться. Позади них вышагивала Услада с царственным видом беременной королевы, не реагирующей на непристойные сплетни завистников.

Стек Маринд все так же ехал во главе, держа арбалет наготове. В двух тысячах шагов впереди дорога поднималась, образуя неровный гребень, за которым не было ничего, кроме неба. На фоне зловеще близкого горизонта развевались покосившиеся знамена, с которых, подобно крыльям нанизанных на копья птиц, свисали выцветшие на солнце тряпки. Стек то и дело оборачивался в седле, бросая взгляд на Певунов, которые, двигаясь в пешем строю, задавали темп всему мстительному войску. Их медлительность явно вызывала у него зубовный скрежет.

Пурси Лоскуток, удрученная и осунувшаяся, задумчиво поглядывала на меня, как и Сардик Фью, и Апто Канавалиан, но я продолжал хранить молчание. Да, я ощущал растущее напряжение негемотанаев, готовых устремиться вперед, но я также понимал, что и Тульгорд, и Стек не настолько глупы, чтобы отказаться от союза с Певунами на самом пороге битвы. Бошелен и Корбал Брош были смертельно опасными противниками, прекрасно владевшими как магией, так и оружием. Воистину, если правдива была хотя бы малая часть того, что мы слышали во время нашего паломничества, эти некроманты оставили после себя разрушительный след, ведущий через половину известного мира, и теперь их преследовали целые разгневанные армии.

Нет, без Певунов, жестоких и повергающих в страх, тут было никак не обойтись. Да и Арпо Снисход вполне мог быть вместилищем некоего ужасного бога, успевшего пообещать нам помощь.

Однако, несмотря на все это, напряжение не отступало.

– Боги, – прошептал Борз Нервен, вцепившись в собственные волосы, – пусть они уже наконец их найдут! Я не могу этого вынести!

Я устремил безмятежный взгляд в широкую мохнатую спину Крошки Певуна.

– Возможно, враг ближе, чем может показаться, – сказал я, не зная точно, достигнут ли мои слова тяжело ступающей стены из живых щитов. – В конце концов, какими тайнами владел Калап Роуд? Разве он не выбрал свою историю после немалых размышлений? Или, по крайней мере, так мне помнится.

Апто нахмурился:

– Я не…

Крошка Певун развернулся кругом, и оружие в его руках дрогнуло.

– Эй, ты! Блик!

– Госпожа Лоскуток, – с полнейшим спокойствием произнес я, – я еще не закончил свою историю – мой дар вам, предлагающий искупление в этом унылом ужасном мире.

Тульгорд что-то рявкнул Стеку, который натянул поводья и развернул своего коня. Вся группа остановилась. Господин Муст что-то раздраженно проворчал.

Арпо огляделся вокруг:

– Опять дождь? Глаза кошачьи, как же я ненавижу дождь!

– Разве мы не приходим в отчаяние, скрежеща зубами и стиснув зубы, – начал я, не сводя взгляда с Пурси Лоскуток, – от всей несправедливости, которой пронизана наша драгоценная цивилизация? Разве не ранит нашу душу то, чему мы ежедневно становимся свидетелями? Злодеи уходят безнаказанными. Продажные твари прячутся в тени, оставляя за собой лишь эхо издевательского смеха. Убийцы ходят по улицам. Негодяи сбиваются в стаи, делая состояние на купле и продаже. Легионы чиновников с измазанными чернилами языками крадут у нас последнюю монету, в то время как их тайные хозяева расширяют свои хорошо охраняемые сокровищницы. Ростовщики купаются в богатстве, отобранном у бедняков. Справедливость? Как можно верить в справедливость, когда она кровоточит и пресмыкается, когда она носит тысячу масок, каждая из которых умирает у нас на глазах? Но может ли быть искупление без справедливости? Нас вынуждают повернуться спиной к мыслям о праведном возмещении, а если мы повышаем голос в знак протеста, нам отрубают головы и насаживают их на копья в назидание остальным. «Не высовывайтесь, жалкие засранцы, или кончите так же, как и они!» – Поняв, что привлек внимание всех, даже Красавчика, я в праведном гневе взмахнул руками. – Следует ли нам молить богов о справедливости? – Я ткнул пальцем в Арпо Снисхода. – Давайте же, просите! Один из них – среди нас! Но предупреждаю: меч справедливости остер и ваша просьба с легкостью может рассечь надвое вас самих! – Я снова повернулся к Пурси Лоскуток. – Вы верите в справедливость, госпожа?