13 августа Красная армия была уже в двадцати километрах от Варшавы. Британское правительство отказалось от намерений помогать Польше и каким-то образом участвовать в ее судьбе. В этот день Черчилль уехал в Рагби играть в поло. Оттуда он написал Ллойд Джорджу длинное послание с просьбой сделать все возможное для предотвращения очередного захвата Польши Россией. В это время пришло известие, что поляки перехватили инициативу. Они захватили 63 000 пленных, 200 пушек и тысячу пулеметов, а русские отступают. Черчилль приписал к письму: «К счастью, устарело из-за последних событий». Затем, повторяя фразу Питта в Гилдхолле, сказанную в 1805 г., добавил: «Польша спаслась собственными усилиями и, я верю, своим примером спасет Европу».

В тот же день, 13 августа, когда Красная армия стояла в двух десятках километров от Варшавы, в Ираке в результате волнений были убиты шесть британских чиновников. Черчилль как военный министр нес ответственность за ситуацию в этой стране. Две недели правительство обсуждало возможные действия. Черчилль не видел причин удерживать контроль над Ираком, если это может привести к вооруженному столкновению. Но он оказался в меньшинстве. «Теперь, когда кабинет решил, что мы должны вгрызаться в эту несчастную страну, – написал он Ллойд Джорджу 26 августа, – необходимо приложить самые энергичные усилия и добиться конкретных результатов». Его друг генерал Холдейн, главнокомандующий британскими силами в Ираке, выразил уверенность, что в течение трех месяцев в состоянии подавить волнения.

Проводя правительственную политику, направленную на сохранение британского присутствия в Ираке, Черчилль распорядился направить две авиационные эскадрильи в поддержку двух других, уже находящихся там. 29 августа он предложил применить бомбы с горчичным газом, чтобы, как он выразился, «примерно наказать непокорных аборигенов, не причинив им при этом серьезных травм». Но проблема состояла в отсутствии свободных войск. «Ума не приложу, где взять хоть одного солдата, – писал Черчилль Ллойд Джорджу 31 августа. – Мне видится что-то зловещее в том, как разворачиваются события в Месопотамии, тем более на фоне опасности, исходящей от Ирландии. После всех пережитых военных тягот, в тот момент, когда мы только собираем свои скудные ресурсы и начинаем восстанавливать финансы, чтобы иметь хоть что-то на случай непредвиденной опасности, мне кажется крайне неуместным распылять армию и казну в этих пустынях».

1 сентября Черчилль с Клементиной отправились в Мимизан. «Я наслаждаюсь солнцем и сменой обстановки, – написал он председателю своего выборного округа через неделю. – Мне это крайне необходимо после суеты и тревог последних лет и после тревожных июля и августа, которые мы пережили в Англии». Черчилль всегда любил солнце. «При правильно организованном существовании (как у вас и у меня), – писал он Ллойд Джорджу месяцем ранее, – каждый день приносит радость благодаря хорошей погоде».

Проведя две с половиной недели во Франции, Черчилль на шесть дней вернулся в Лондон. Генри Уилсон сообщил, что «черно-коричневые» в Ирландии проводят массовые карательные акции. Симпатии Черчилля были на стороне тех, кто стремился к миру. «Естественно, должно быть сделано все, чтобы предотвратить насильственные, жесткие действия военных, – говорил он Уилсону 18 сентября. – Величайшую пользу в этом смысле может принести ирландское население в городах, где расквартированы войска, если оно не только воздержится от убийств военных, но и окажет посильную им помощь в обнаружении настоящих преступников».

22 сентября в трех городах на юге Ирландии местная полиция, как писал в своем дневнике Уилсон, «определила некоторых шинфейнеров как убийц и подстрекателей, после чего хладнокровно казнила их без суда и следствия. Уинстон не видит в этом особой беды». Через два дня офицер штаба Тюдора капитан Шор приехал к Черчиллю из Дублина и сообщил, что армия фактически проводит карательные операции. Черчилль отправился с ним к Ллойд Джорджу на Даунинг-стрит, где Шор еще раз рассказал о поведении войск. У Ллойд Джорджа это не вызвало возражений. «На убийство полицейских, – сказал он, – следует отвечать только карательными акциями».

Вечером Черчилль отправился в Италию, в Амальфи, заниматься живописью. Оттуда он перебрался во французский городок Каси, где продолжил рисовать. Он написал своему двоюродному брату Шейну Лесли, чей дом был на границе с Ольстером, и напомнил свой ответ, когла его спросили, какой совет он мог бы дать Шин фейну: «Перестать убивать и начать спорить». «Когда прекратятся убийства, – теперь писал Черчилль Лесли, – ирландский вопрос перейдет в новую стадию, и я немедленно приложу все усилия, чтобы заключить достойное соглашение». 11 октября Черчилль вернулся в Лондон. Через пять дней, выступая в своем избирательном округе в Данди, он в равной степени осудил действия большевиков и шинфейнеров.

В третью неделю ноября Черчилль увидел копии нескольких десятков перехваченных телеграмм из советского Министерства иностранных дел большевистским эмиссарам в Лондоне. Одной из главных инструкций в этих телеграммах было указание не жалеть денег, чтобы активизировать волнения среди британских рабочих. Черчилль решил настаивать, что, пока большевики не отменят этих инструкций, никаких торговых соглашений подписано быть не должно. Ллойд Джордж указал, что частью соглашения как раз и является прекращение пропаганды и после подписания соглашения подстрекательства будут прекращены.

17 ноября Черчилль заявил на заседании кабинета, что следует прервать переговоры с большевиками, пока не будет прекращена агитация. Если на следующий день такое решение не будет принято, он подаст в отставку. Его друг Ф. Э. Смит, которому недавно был пожалован титул лорда Биркенхедского, принялся его отговаривать. «Ты сам себя отрежешь на долгие годы, а возможно, и навсегда, от коалиции, которая во всем остальном полностью на твоей стороне, – говорил он. – Отставку любого другого члена кабинета общество не воспримет как принципиальную».

Черчилль прислушался к дружескому совету. Переговоры продолжились, равно как и секретные инструкции большевиков. Черчилль остался в составе кабинета, специально отметив в стенограмме 18 ноября: «Ни один из членов кабинета министров не ограничен в выступлениях против большевиков». Вечером он уехал в Оксфорд, где выступил с критикой большевизма. «Я считаю, – сказал он, – что все беды и несчастья России – результат безнравственности и безрассудства большевиков. Ни Россия, ни Восточная Европа никогда не оправятся, пока эта подлая группа фанатиков-космополитов держит русский народ за горло и тиранит огромное население. Политика, за которую я всегда выступаю, – свержение и уничтожение этого преступного режима».

В начале ноября, изучая доклад о карательных акциях «черно-коричневых» в Ирландии, Черчилль написал в записке для кабинета министров: «Некоторые меры позорны даже на фоне явных провокаций. Наделано много глупостей и ошибок, которые власти не имеют права игнорировать». Впрочем, он не считал справедливым наказывать военных за то, что они, «провоцируемые самым жестоким образом и будучи не в силах ничего исправить, были вынуждены действовать на свой страх и риск». Одной из мер борьбы с террористическими актами шинфейнеров он считал идентификационную карточку, которую должен иметь при себе каждый мужчина в Ирландии. Тогда зачистки и облавы станут более эффективными.