На обратном пути мы, замерзнув, заехали погреться к Попову. Попов имел свой командный пункт невдалеке от места высадки, справа от мехкорпуса. Как раз тогда у него был день рождения. Мы с Василевским ехали в принципе к Толбухину, в 57-ю армию[422]. В штаб фронта я не поехал потому, что это было далеко. Штаб фронта тогда находился на левом берегу Волги, в районе Ахтубы, в местечке Райский Сад. Я редко бывал в то время в штабе фронта, больше у Толбухина, как раз неподалеку от переправы. Войска, которые сосредоточивались для удара, тоже находились в этом районе. Поэтому удобнее всего было расположиться у Толбухина. Но Попов стал уговаривать нас: «Ну, хоть на полчаса заезжайте, у меня день рождения, я очень хотел бы, чтобы вы зашли сегодня, потом поедете». Ну, мы и заехали.

Известное дело, раз день рождения, да еще в обстановке предстоящего наступления! Мы поздравили его и довольно много выпили. Я видел, что Маркиан Михайлович доволен своим днем рождения. К сожалению, он увлекался выпивкой больше, чем позволяли его здоровье и интересы дела. Если бы у него не было этого недостатка, то он с большей пользой смог бы приложить свои способности на благо Вооруженных Сил. Я считал его очень одаренным человеком. Чудесным, интересным человеком. Но он выпивал. Он сам знал этот свой недостаток, да и все это знали. Мы действительно недолго задержались у Попова, сели в машину, завернулись в бурки (хорошее средство защиты от сталинградских ветров) и поехали к Толбухину. Приехали поздно, обогрелись. У Толбухина была вырыта в речном берегу хорошая баня.

Развернулась подготовка к наступлению. С каждым днем у нас вырастала уверенность в успехе. Мы ждали дня наступления, как торжества. Абсолютно были убеждены, что это наступление принесет нам радость, хотя еще не вполне конкретно представляли себе глубину радости. А это стало потом радостью для всего прогрессивного человечества, которое прилагало свои усилия для победы над Гитлером. Я был удивлен ранними заморозками. Рано, очень рано начали появляться льды на Волге. Было холодно, особенно ночью и по утрам. Днем же пригревало солнце и становилось тепло. Наступление должно было начаться 19 ноября, но потом для нашего фронта начало было перенесено на 20 ноября. Так потом и случилось. Вечером 7 ноября мы с Василевским приехали к Толбухину и узнали, что утром 7 ноября состоялось торжественное заседание в Москве и что на нем выступил Сталин с докладом. Это нас приободрило. Мы радовались, что жизнь в столице нормализуется, что столица чувствует себя уверенно и что доклад был сделан именно Сталиным.

Подготовка к наступлению шла полным ходом. Торопились, сосредоточивали войска, лучше овладевали техникой, особенно в танковых войсках. Обучали солдат практическим действиям, однако не в поле, а на картах, потому что в поле выводить танки было невозможно. Вывести их – значит привлечь внимание авиации противника и понести потери, а главное – преждевременно насторожить противника. Главным условием успеха была внезапность нашего удара. Каждый род войск, каждая воинская часть готовили себя, чтобы задача, которая была поставлена, была бы решена как можно быстрее, эффективнее и с меньшими потерями. Мы неоднократно выезжали в части вместе с Поповым. Ездили и с Еременко, несмотря на трудности, которые он с больной ногой встречал при поездках. Мы отправились с ним даже в самое отдаленное место, 51-ю армию. Командовал ею генерал Труфанов[423]. Я потом встречался с ним уже после войны, когда мы с Микояном и Булганиным летали на Сахалин. Труфанов командовал там войсками.

Приехав, мы опять же занимались разбором предстоящей операции. Труфанов докладывал план того, как он будет действовать. Мы проверяли, какие части прибыли и в каком состоянии. Одним словом, разбирали все вопросы, которые связаны с успешным решением задач, поставленных перед фронтом. Труфанов должен был нанести удар в юго-западном направлении и прорвать румынскую линию обороны. Основные наши силы в 51-й армии – механизированный корпус Вольского, пехотные дивизии Труфанова и кавалерийский корпус. Этого недостаточно, чтобы удержать противника в кольце после окружения, если тот навалится на нас для прорыва на юг. Но вполне достаточно, чтобы, прорвав оборону, решить основную задачу: выйти механизированным корпусом на Советский и там соединиться с войсками Ватутина – войсками Юго-Западного фронта, которые должны были спуститься на юг по правому берегу Дона.

Все было четко рассчитано. Сейчас уже не помню, сколько отводилось нам времени на артиллерийскую подготовку. Может быть, два часа, может быть, и меньше. Не помню также, сколько мы имели боекомплектов снарядов для этого, но мы считали, что выделенного достаточно для решения задачи. Отвлекающий удар был организован на участке 57-й армии Толбухина. Здесь наших сил имелось очень мало. Задача заключалась в том, чтобы сковать, а если удастся, то и ввести противника в заблуждение. Главное, чтобы он не перебросил с этого участка войска на направление нашего главного удара. Решили, что я и генерал Попов выезжаем в 51-ю армию, на участок главного удара, а Еременко выедет к Толбухину: его армия была ближе других по отношению к штабу фронта. Правда, она наносила вспомогательный удар. Начальник штаба Захаров выедет в 28-ю армию, в Астрахань[424]. Там тоже намечалось провести демонстрацию наступления, с тем чтобы сковать противника.

Мы много тогда думали и беседовали с Василевским об этой операции. Он был приятным собеседником. С ним можно было говорить по всем вопросам. Вдруг за день до начала операции позвонил Сталин. Мы должны были ночью 19 ноября выехать в пункты, каждый в свой, откуда будет начато наступление каждой из групп войск. Сталин спросил меня: «Куда поедет начальник штаба Захаров?» – «Мы решили, что он поедет в Астрахань. Это спокойный участок, но нужно все-таки поехать к Герасименко, с тем чтобы на месте все проверить и начать успешно действовать. Я с Поповым выезжаю на участок главного удара, в 51-ю армию, к генералу Труфанову. Еременко выезжает к Толбухину, на участок вспомогательного удара». Сталин не сделал никаких замечаний и только сказал: «Вы предупредите генерала Захарова, чтобы он там не дрался». Мне было довольно странно услышать от Сталина такое замечание. Он так сказал впервые, а больше я от него этого не слышал. Видимо, у него тогда наметился какой-то поворот. Он ведь всегда говорил, что надо «бить морду». «Что вы его слушали? Морду бы ему набить!» Этот мордобой прививался командному составу. Пользовались этой рекомендацией Сталина и Еременко, как я уже рассказывал, и Захаров, и другие лица. Многие пользовались. И вдруг Сталин говорит: «Вы ему скажите, чтобы он там не дрался».

И я рассказал Василевскому, что вот Сталин так сказал. Мы посмеялись над этим, потому что Василевский тоже хорошо знал позицию Сталина в этом вопросе. Сталин не любил, чтобы такое его указание рекламировали, хотя и толкал всех, с кем соприкасался, на это. Потом мы стали думать, как же сказать про это Захарову? Как преподнести ему эту пилюлю? Я предложил: «Товарищ Василевский, давайте порекомендуем, чтобы это сказал Еременко. Не вы и не я, а пусть Еременко. Еременко сам толкал его на такие действия и сам этим пользовался, поэтому пусть он сам и скажет». Захаров был большим любимцем у Еременко. Нужно заметить, что как военнослужащий Захаров заслуживал уважения. Я к нему тоже хорошо относился, за исключением этого недостатка, который знал за ним и который возмущал меня. И я сообщил Андрею Ивановичу: «Сталин позвонил и спросил, куда мы разъезжаемся. Он, наверное, и с Вами разговаривал?» – «Да, он со мной тоже разговаривал». – «Не знаю, говорил ли он вам, мне же сказал еще и о том, чтобы предупредить генерала Захарова, чтобы Захаров не позволял себе драться, когда поедет в 28-ю армию, а если позволит это себе, то будет наказан. Лучше всего, Андрей Иванович, именно вам сказать это Захарову и предупредить его».