Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За эти долгие месяцы я упорно занимаюсь историческими изысканиями и готовлю большую работу о Сперанском, несмотря на все тяжелые условия и недостаток материалов.
Убедительно прошу всех войти в мое грустное положение и вернуть мне свободу. Я до того нравственно и физически устал, что организм мой требует отдыха, хотя бы на три месяца. Льщу себя надеждою, что мне разрешат выехать куда-нибудь, как было разрешено Гавриилу Романову выехать в Финляндию. После отдыха готов опять вернуться в Петроград и взять на себя какую угодно работу по своей специальности, поэтому никаких коварных замыслов не имел и не имею против Советской власти.
Ответа не последовало.
Между тем влиятельные силы в самой Советской России пытались освободить великих князей. Сохранились документы, свидетельствующие о ходатайствах за великого князя Гавриила Константиновича со стороны Горького. Лечащий врач великого князя И. И. Манухин 19 августа 1918 года обратился с письмом к управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу. «Тяжелый тюремный режим, в котором сейчас находится такой серьезный больной, — писал он, — является для него, безусловно, роковым; арест в этих условиях, несомненно, угрожает опасностью для его жизни. Об этом только что сообщено мною и врачам Дома предварительного заключения Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией.
Узнав там, что арест гражданина Г. К. Романова проведен по распоряжению Совета Народных Комиссаров, я обращаюсь к Вам и Совету Народных Комиссаров с просьбой изменить условия его заключения, а именно, перевести арестованного в частную лечебницу под поручительство старшего ее врача (а если этого недостаточно, то и под мое личное поручительство)… Он никуда не уйдет и явится по первому Вашему требованию. Я прошу хотя бы об этом».
Как пишет в своих воспоминаниях Гавриил Константинович, в один прекрасный день комиссар тюрьмы по фамилии Богданов показал ему бумагу, в которой говорилось, что его переводят в клинику Герзони.
Позже выяснилось, что в это время в клинике находилась жена великого князя Михаила Александровича Н. Брасова, переведенная туда тоже из Дома предварительного заключения и тоже при содействии комиссара Богданова. Во время встречи с Антониной Романовой комиссар «Б.» заявил ей, что ни она, ни великий князь не имели права «ни под каким видом встречаться и разговаривать» с Брасовой. В заключение разговора комиссар добавил, что «в случае нарушения этого условия муж ваш и вы будете арестованы». В это же время, вспоминала Антонина Романова, жена Горького Мария Федоровна Андреева также предупредила ее, что нахождение князя Гавриила Константиновича в клинике по соседству с Н. Брасовой может кончиться арестом князя, и потому предложила ей вместе с мужем переехать на квартиру Горького. «Без разрешения комиссара „Б.“, — свидетельствовала супруга великого князя, — я этого сделать не могла. Он дал мне его, и я прямо из его кабинета позвонила Горькому по телефону. Начав разговор, я затем передала трубку „Б.“. Он переспросил Горького о нашем переезде и хотел кончить разговор, но Горький, по-видимому, его еще о чем-то просил, и я услышала: „Нет, Павла Александровича я не выпущу. Он себя не умеет вести. Ходит в театры, а ему там устраивают овации“».
В российских архивах сохранилась телеграмма петроградской ЧК на имя управделами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевича от 22 октября 1918 года: «Гавриил Романов арестован как заложник содержится квартире Горького болен сильной степени туберкулезом». Против освобождения из тюрьмы больного князя был Ленин. В телеграмме от того же 22 октября 1918 года на имя Зиновьева (также сохранившейся в архивах) он высказал свое личное мнение по этому вопросу: «Боюсь, что Вы пошли чересчур далеко, разрешив Романову выезд [в] Финляндию. Не преувеличены ли сведения о его болезни? Советую подождать, не выпускать сразу в Финляндию. Ленин».
За Гавриила Константиновича просил Ленина М. Горький. 18–19 ноября 1918 года он направил Ленину из Петрограда письмо следующего содержания:
«Дорогой Владимир Ильич! Сделайте маленькое и умное дело — распорядитесь, чтобы выпустили из тюрьмы бывшего князя Гавриила Константиновича Романова. Это — очень хороший человек, во-первых, и опасно больной, во-вторых.
Зачем фабриковать мучеников? Это вреднейший род занятий вообще, а для людей, желающих построить свободное государство, — в особенности. К тому же немножко романтизма никогда не портит политика. Вам, вероятно, уже известно, что я с А. В. Луначарским договорился о книгоиздательстве. С этим делом нужно торопиться, и я надеюсь, что Вы сделаете все, зависящее от Вас, для того, чтобы скорее поставить это громадное дело на рельсы. Выпустите же Романова и будьте здоровы.
Письмо Горького Ленину через врача Манухина попало в руки Антонины Романовой, которая направила его в Москву со своей горничной. Последняя встретилась там с сыном Горького и вручила ему послание.
Вскоре Гавриил Константинович переехал на квартиру Горького. Антонина Романова вспоминала: «Горький нас встретил приветливо и предоставил нам большую комнату в четыре окна, сплошь заставленную мебелью, множеством картин, гравюр, статуэтками и т. п. Комната эта скорее походила на склад мебели, которая, как мы потом узнали, вся продавалась, и в ней часто бывали люди, осматривавшие и покупавшие старину. Устроились мы за занавескою… Муж ни разу не вышел. Обедали мы за общим столом с Горьким и другими приглашенными. Бывали часто заведомые спекулянты, большевистские знаменитости и другие знакомые. Мы видели у Горького Луначарского, Стасова. Хаживал и Шаляпин. Чаще всего собиралось общество, которое радовалось нашему горю и печалилось нашими радостями. Нам было в этом обществе тяжело».
В. Ходасевич, часто навещавший тогда Горького, вспоминал: «Каждый вечер у него собирались люди. Приходили А. Н. Тихонов и З. И. Гржебин… Приезжал Шаляпин, шумно ругавший большевиков. Однажды явился Красин… Выходила к гостям Мария Федоровна. Появлялась жена одного из членов Императорской фамилии, сам он лежал больной в глубине горьковской квартиры».
Позже Гавриилу Константиновичу удалось через Финляндию вырваться из «объятой красным пламенем» Советской России. В этом ему помогла и Мария Федоровна Андреева, занимавшая тогда пост комиссара театров и зрелищ Петрограда. Свидетельства этого факта содержатся и в воспоминаниях бывшего политического деятеля России В. Н. Коковцова, жена которого также обращалась к Андреевой за аналогичной помощью.
Остальных великих князей постигла трагическая судьба, хотя за их освобождение выступали писатели и советские организации. Так, специальное обращение на имя Совнаркома было направлено членами Академии наук, в нем содержалась настоятельная просьба освободить из тюрьмы 60-летнего великого князя Николая Михайловича, являвшегося, как говорилось в обращении, на протяжении многих лет председателем Императорского Исторического общества. Вопрос о возможном освобождении Николая Михайловича был поставлен на повестку дня заседания Совнаркома 16 января 1919 года. Докладывал председатель Вологодского губернского исполкома Совдепа и по совместительству член Вологодского исполкома РКП(б) Ш. Элиава. Он сказал: «Никаких конкретных данных, изобличающих Н. Романова в контрреволюционной деятельности, у меня не имеется. За время пребывания Романова в Вологде в ссылке (с апреля по июль 1918 года) наблюдение установило частые сношения Романова с японским посольством. Вообще он вел в Вологде замкнутый образ жизни. Из личных бесед с ним я вынес впечатление о нем, как о человеке большого ума и хитром. Вообще я считаю, что он для нас совершенно не опасен».
