Сунула ему в руки пустой чайник, который Дирвен машинально взял, и, ничего больше не сказав, двинулась дальше по темной лестнице.

Вдалеке, в желтовато-буром взбаламученном мареве, как будто скакали кузнечики – один, второй, третий… Сойгрунов было по меньшей мере четверо. Они то лихо сигали в длину, то норовили подскочить как можно выше, обозревая окрестности – а вдруг с высоты увидишь что-нибудь интересное? Например, людей, которые притаились среди заросших кустарником скал, прикрывшись заклинанием подобия: они всего лишь такой же кустарник, неприхотливый, опутанный вьюном с рыжими цветами-дудочками. Здесь нет ничего, кроме кустарника.

Их задача – продержаться до подхода спасательного отряда. Просто чудо, что они до сих пор не попались, хотя по местности так и рыщут слуги Лормы.

Сойгруны куда-то умчались. На том месте, где они резвились, медленно оседало облако поднятой пыли. Вокруг вроде бы никого.

Суно покосился на своего спутника: тот выглядел сдержанно-угрюмым, ему больше по нраву убивать народец, а не играть с ним в прятки. Смуглое худощавое лицо заросло щетиной, кадык выпирает, словно Зомар проглотил метательную «звездочку», так и застрявшую у него в горле. Длинные пальцы поглаживают фигурку свернувшейся кошки, выточенную из камня цвета вечерней синевы.

– Тауби? – тихо поинтересовался Суно. – Подарок?

– Одна старая женщина подарила. Там, в Исшоде. Она подобрала меня, когда погибли мои родители. Потом я ее убил.

Орвехт воздержался от замечаний. Любой поступок имеет свое объяснение.

– Ее искалечили амуши, – продолжил амулетчик после паузы. – Так, что она не могла больше ходить и сильно страдала. Она попросила меня помочь ей поскорее умереть, научила, что для этого надо сделать, и на прощание подарила мне тауби.

После паузы он добавил:

– Надеюсь, боги когда-нибудь пошлют мне под удар тех самых амуши.

Эдмар сказал, что среди влиятельных магов Ложи развернулась «восхитительная тайная война». Сокровенный Круг потребовал с изобличенных похитителей, чтобы те немедля предъявили Зинту Граско, лекарку под дланью Тавше, а они этого сделать никак не могут. Невнятные объяснения насчет того, что лекарку-де то ли съели, то ли утащили гнупи, которые прорыли подземный ход и заодно оборвали штору в комнате, где содержалась пленница, привели достопочтенных архимагов в ярость: уж не держите ли вы нас, коллеги, за старых маразматиков?

По словам Эдмара, «надо еще немного обождать, тогда проблема решится сама собой, и ты сможешь вернуться в Аленду».

– А что значит – решится сама собой?

– Это долго и сложно рассказывать, но я попробую…

И он принялся рассуждать о взаимодействиях между магами Ложи, да так запутанно, с таким количеством мелких подробностей, что Зинта не выдержала: «Хватит, я уже все поняла».

У нее осталось ощущение, что Эдмар в чем-то бессовестно заморочил ей голову, но когда она сказала об этом, тот изобразил оскорбленную невинность. Вот поди разбери, темнит он или просто так театральничает? Во всяком случае, он заверял, что скоро вернет ее домой, если только она сама не захочет продлить каникулы, и ей больше нечего будет опасаться со стороны Дома Инквизиции, потому что расклад сил поменяется.

Полю он тоже морочил голову, и тоже без зазрения совести, Зинта была тому свидетельницей. Тот ему несколько раз «звонил по телефону», а Эдмар не отвечал – нарочно, как истинный зложитель, да еще пояснил с коварной улыбочкой:

– Пусть помучается, он это заслужил. Сколько раз я ему звонил, а он не брал телефон… Что ж, теперь роли поменялись. И кроме того, он ведь не то чтобы хочет поговорить со мной – он хочет поговорить о Сонхи. Грустно, Зинта, когда ты интересуешь кого-то не сам по себе, а исключительно как носитель информации.

Печально подмигнув – ей даже пожалеть его захотелось! – он все-таки ответил Полю и после обмена приветствиями принялся рассказывать о пестрых, как россыпи цветных стекляшек, сурийских рынках, о туманно-серых нангерских замках, которые лепятся к горным уступам, словно птичьи гнезда, о сверкающем ледяном дворце на северном полюсе, во владениях Пса Зимней Бури…

Зинта слушала и думала: все-то у нас в Сонхи хорошо, но если бы еще окаянных Накопителей не было!

Чтобы ворожбе ничто не помешало, они закрылись в одной из комнат верхнего этажа.

Пожелтелые обои в потеках. Тонкий слой пыли на облезлых половицах. Сломанная деревянная кровать. Прикинув, отчего она могла сломаться, Дирвен невольно подумал о Самой Главной Сволочи, сглотнул и тут же тоскливо выругался, только не вслух, а про себя, чтобы ведьма не рассердилась, а то она чуть что щетинится колючками, словно он ей чем-то не угодил.

На стене траченный молью ковер: желто-коричневые груши в аляповатой корзинке на лиловом фоне. Потускневший, испятнанный, в темных проплешинах, осыпающихся трухой, но Дирвен так и прилип взглядом к этому ковру. Ему было страшно: вдруг не получится?

Таль сказала, все зависит от того, какие чувства он испытывает к своей маме на самом деле: если он ее не любит, ингредиенты не совьются в нить, которую ведьме предстоит смотать в клубок.

Рука у Дирвена была забинтована – в его жилах течет кровь Сонтобии Кориц, так что главный ингредиент нашелся. Вторую составляющую, магическую, Таль добыла из тряпичной куколки, которую носила за пазухой и берегла, как зеницу ока. Распорола ей бок, потом накрепко зашила, а что она оттуда вытряхнула, Дирвен не видел, ведьма велела не подсматривать. К этому она добавила горсть земли – для объема, чтобы клубок получился величиной с яблоко.

Сейчас заготовка лежала на полу, словно лепешка грязи, а ведьма сидела на пятках, скинув ботинки и распустив волосы, и монотонным речитативом произносила заклинание на незнакомом Дирвену языке. Он разобрал только повторяющееся имя «Сонтобия Кориц», остальное звучало чуждо и заунывно. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг этот гад Ферклиц прав, и он не любит вообще никого, даже маму?

Чтобы его не разорвало от внутреннего напряжения, он уткнулся взглядом в ковер и старался думать о постороннем. Если это чудище с дурацкими грушами попытаются снять с заржавелых гвоздиков, оно, наверное, сразу развалится на куски, и в затхлом воздухе закружится сбесившаяся моль…

Речитатив ведьмы начал мало-помалу ускоряться, сохраняя все тот же ритмический рисунок, потом она и вовсе перешла на скороговорку. Дирвен через силу заставил себя оглянуться: на полу перед Таль извивался длинный темно-красный червь – или нет, это была нить, которая сама собой постепенно сматывалась.

Только сейчас он ощутил, до чего напряжен был у него каждый мускул, и сумел расслабиться. Нет в этом ковре ничего пугающего, всего лишь старая рвань.

Клубок норовил сразу отправиться в путь, но уперся в пыльный плинтус под восточным окном. Мама жива, иначе бы он не двинулся с места! И Пшорские горы как раз на северо-востоке от Абенгарта.

Волшебный клубок завернули в салфетку и спрятали в расписную жестянку из-под конфет.