Кто знает, как бы сложился исход войны, поведи Гитлер более русофильскую политику. Но ни ужасающее обращение с русскими пленными, ни сохранение колхозов на «освобожденных территориях» для удобства их управления, ни нежелание создать некое авторитетное русское «правительство в изгнании» не могло вдохновить русское большинство на союз с Третьим рейхом. В сложившейся ситуации и РОА, и подконтрольные немцам территориальные образования с элементами местного самоуправления типа Локотской республики, и русский коллаборационизм в целом не имели возможности стать реальной «третьей силой». Поэтому русские все же предпочли откровенному иноземному порабощению тираническую власть компартии, которая к тому же заговорила с ними на языке национального патриотизма.

Сам глава партии и государства в ноябре 1941-го принялся апеллировать к еще недавно «контрреволюционной» русской истории: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» А чего стоит знаменитое симоновское «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…», опубликованное в 1943 г. в главной армейской газете «Красная Звезда», с его каким-то сакрально-заклинательным и количественно просто зашкаливающим использованием слова «русский» и полным отсутствием слова «советский»:

Или фильм Ивана Пырьева «Секретарь райкома» (1942), где финальная схватка партизан с нацистскими оккупантами символически происходит в православном храме. Изменения в официозном дискурсе были столь велики, что историк старой школы А. И. Яковлев, некогда репрессированный по Академическому делу, а ныне лауреат Сталинской премии, на заседании Наркомпроса 7 января 1944 г. позволил себе следующее предложение: «Мне представляется необходимым выдвинуть на первый план мотив русского национализма. Мы очень уважаем народности, вошедшие в наш Союз, относимся к ним любовно. Но русскую историю делал русский народ. И мне кажется, что всякий учебник о России должен быть построен на этом лейтмотиве… Этот мотив национального развития, который так блистательно проходит через курс истории Соловьева, Ключевского, должен быть передан всякому составителю учебника… Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений, в русских условиях». Предложение это тогда отвергли и осудили как идеологически вредное, но еще несколько лет назад такая лексика в Наркомпросе была просто непредставима. И как бы потом советская идеология ни пыталась отойти назад, «русоцентризм» (термин Бранденбергера) в ней сохранялся до самого конца СССР.

Тяжелейшая и самая страшная по потерям (официальная сегодняшняя цифра 27 млн, видимо, не окончательная) в истории России война была выиграна только благодаря русской силе и упорству. Воинские качества большинства других народов СССР, в пользу которых проводилась политика «позитивной дискриминации», оказалась более чем скромными. «Уже первые годы войны показали, что формирование воинских частей из местных национальностей в Закавказье, на Кавказе и в Средней Азии не оправдывает возлагавшихся на них советским военно-политическим руководством надежд: части эти отличались низкой боеспособностью, в них был велик процент „самострелов“, дезертирства, бегства с поля боя и перехода на сторону врага. Однако и в тех случаях, когда речь шла не о национальных воинских частях как таковых, но о пополнении частей действующей армии призывниками с Кавказа, Закавказья и Средней Азии, положение дел было не намного лучше. Официальные документы с фронта в 1941–1942 гг. буквально пестрят сообщениями о тех проблемах, с которыми приходилось сталкиваться командованию частей и подразделений Красной армии в их попытках сделать минимально боеспособными части и соединения, где значительную часть военнослужащих составляли призывники с Северного Кавказа, а также из Закавказья и Средней Азии» (Т. А. Дмитриев).

Так, например, прибыв на Крымский (до 28 января – Кавказский) фронт 20 января 1942 г. в качестве представителя Ставки Верховного главнокомандования, заместитель наркома обороны СССР, начальник Главного политического управления Красной армии Л. З. Мехлис просил дать ему «пополнение именно русское и обученное, ибо оно пойдет немедленно в работу» и недвусмысленно потребовал от командующего СКВО генерала В. Н. Курдюмова очистить части округа от «кавказцев» (выражение самого Мехлиса) и заменить их военнослужащими русской национальности.

Начальник политотдела Северной группы войск Закавказского фронта бригадный комиссар Надоршин доносил начальнику Главпура А. С. Щербакову: «В результате запущенности воспитательной работы с личным составом, плохого изучения и знания людей, в результате отсутствия элементарной работы по сколачиванию подразделений и подготовке их к участию в боях состояние большинства национальных дивизий до последнего времени было плохое. В частях этих дивизий имелись массовые случаи дезертирства, членовредительства и измены Родине. Две национальные дивизии – 89-я армянская и 223-я азербайджанская – по своей боевой подготовке и политико-моральному состоянию личного состава были признаны небоеспособными и отведены во второй эшелон. 223-я дивизия, не вступив еще в бой и только находясь на марше для занятия участка обороны, показала свою небоеспособность. На этом марше из частей дивизии дезертировало 168 человек одиночками или группами, унеся с собой оружие и боеприпасы. 89-я дивизия с первых же дней боев при незначительном столкновении с противником дрогнула, растеряла много людей, техники и оружия и также показала себя неспособной выполнить хоть сколько-нибудь серьезную задачу… Аналогичное положение вскрыто сейчас и в 392-й грузинской дивизии».

А вот воспоминания на ту же тему известного советского поэта Б. А. Слуцкого, с осени 1942 г. – инструктора, с апреля 1943 г. – старшего инструктора политотдела 57-й дивизии: «Оглядевшись и прислушавшись, русский крестьянин установил бесспорный факт: он воюет больше всех, лучше всех, вернее всех… Уже к концу первого года войны военкоматы выволокли на передовую наиболее дремучие элементы союзных окраин – безграмотных, не понимающих по-русски, стопроцентно внеурбанистических кочевников. Роты, составленные из них, напоминали войско Чингиза или Тимура – косоглазое, широкоскулое и многоязычное, а командиры рот – плантаторов и мучеников сразу, надсмотрщиков на строительстве вавилонской башни на другой день после смешения языков. Офицеры отказывались принимать нацменов. Зимой 1942 года в 108-ю дивизию подбросили пополнение – кавказских горцев. Сначала все были восхищены тем, что они укрепляли на ветке гривенник, стреляли и попадали. Так в то время не стрелял никто. Снайперов повели в окопы. На другой день случайная мина убила одного из них. Десяток земляков собрался возле его трупа. Громко молились, причитали, потом понесли – все сразу. Начались дезертирства и переходы. Провинившиеся бросались на колени перед офицерами и жалко, отвратительно для русского человека, целовали руки. Лгали. Мы все измучились с ними. Нередко реагировали рукоприкладством. Помню абхазца с удивительной японской фамилией, совсем дикого, который ни в какую не хотел служить. Трудно было пугать прокуратурой людей, не имевших представления об элементарной законности. Абхазец по-детски плакал, выпрашивал супу на дальних кухнях. Командиры рот в наказание получали его поочередно».