Интересно, где теперь эта девочка, кем она стала? Может быть, и она вспоминает иногда тот случай на заснеженном болоте, под откосом? Ведь бывает, что минутные эпизоды детства держатся в памяти не менее крепко, чем важные события…

Я думал про девочку и дома, вечером, когда сидел у приоткрытой печной дверцы с книжкой про ужасную болотную собаку. Книжка была такая, что мурашки между лопаток, но… все-таки я иногда отрывался от нее и, улыбаясь, думал опять про лучистые глаза. И про пушистую шапку с длинными ушами. И даже про дырку на пятке. И ночью, когда дочитывал страшную историю под одеялом, с фонариком, думал снова. Потому повесть не казалась мне чересчур жуткой…

На следующий день я пошел к Пашке, чтобы вернуть прочитанную книгу и заодно помириться, Я знал, что Пашка не будет сводить счеты, когда останемся один на один. Так и случилось. Он встретил меня добродушно, пообещал дать рыцарский роман «Квентин Дорвард» («Когда сам дочитаю») и угостил кедровыми орешками. Я осмелел и напомнил:

— Помнишь, ты обещал мне показать марки, которые собирал в пятом классе?

Пашка вытащил с полки из-под книг объемистый конверт, вытряхнул на кленку стола свое филателистическое богатство. Ух ты! Я мало разбирался в коллекционных вопросах, но все равно понял: богатство! Здесь были марки довоенных серий, посвященных всяким арктическим открытиям; марки, напечатанные в дни смерти Ленина (в красно-черных рамках); марки с советскими военными орденами и с боевыми самолетами нашей авиации. Были и заграничные! И даже дореволюционные — с двуглавыми орлами и портретами Петра Великого…

Задрожавшими пальцами я стал разгребать это сокровище и даже принюхиваться к нему. А Пашка небрежно сказал:

— Да оставь, дома разглядишь…

— Как… дома? Почему?

— Потому что забирай себе. Мне они уже без интереса…

Я проявил сдержанность, не стал вопить от восторга, только выговорил: «Спасибо…» Кажется, получилось «спа-асибо», как у той девочки. Потом я, млея от благодарности, подарил Пашке крохотный пакетик с крупными зернышками черного («дымного») пороха, которые «прибрал» со стола, когда помогал отчиму заряжать патроны. Если такое зернышко бросишь на раскаленную плиту, оно вспыхивает ярким взрывом величиной с ромашку. И мы растопили плиту и устроили салют (пришлось потом открывать форточку).

Пороховая забава повернула мои мысли к военным делам, и я вспомнил:

— Ну, а как там вчера на игре-то?

Это я без всякой задней мысли спросил, но Пашка, видать, усмотрел в моих словах ехидство. Вмиг набычился:

— А чего ты хвалишься? Тебя там все равно не было!

Я захлопал глазами. Мне было неведомо то, что Пашка знал еще накануне. Оказалось, что мое вчерашнее пророчество — выкрикнутое просто так, наобум — исполнилось. Наша десятая школа (правда, в союзе еще с одной — кажется, двадцать шестой) в самом деле заняла первое место! Вот поди ж ты, какие бывают чудеса! Потом я даже старательно покопался в себе: нет ли у меня склонностей к предсказанию будущего. Но оказалось, что нет. И слава Богу…

…Все эти истории (в том числе и про девочку) я рассказал брату там, на верхней палубе «Аджигола».

Олег уже пришел в себя и кивал с хитринкой. Потом заулыбался:

— Ты занимаешь меня своими «мемуарами», чтобы отвлечь от морской болезни…

— Ну… да. Но не только для этого. Просто приятно вспомнить детские годы.

Брат опять покивал…

На следующий день мы были в Одессе. А там… Ну, Одесса есть Одесса, хватило интересного. Но больше всего запомнился один случай. Не хочу повторяться, просто приведу страничку из своего «Литературного дневника». Эту запись я сделал, вспоминая Олега в марте девяносто седьмого года, когда брату должно было бы исполниться пятьдесят лет.

«В Одессе Олегу очень понравился увиденный в киоске сувенир: зажигалка-браунинг. Мы купили два таких пистолетика — ему и мне. Вскоре выяснилось, что свой пистолетик Олег потерял, выронил из кармана.

И… вдруг мой пятнадцатилетний братик начал ронять слезы — так ему стало жаль потерянный пистолетик. Да, на шестнадцатом году человек иногда еще совсем дитя.

Я тут же предложил ему свой пистолет, но Олег замотал головой. Ведь радость-то была именно в том, что у нас два браунинга — у него и у меня.

Денег у меня было совсем не густо, а зажигалки стоили дороговато. Но я все же вернулся к киоску и купил Олегу новый пистолетик. Брат тихо и виновато радовался, совсем как маленький мальчик.

А я до сих пор радуюсь, что тогда сделал эту покупку. Если бы не так, всю жизнь мучила бы совесть».

Теперь совесть не мучает. По крайней мере из-за того случая… Мучает лишь печаль, если вспоминаю давние годы, когда рядом был братишка. И все же хорошо, что он был…

…А в тот день, вернее уже поздним вечером, в поезде «Одесса — Москва», мы стояли в коридоре у окна и смотрели, как в южной темноте летят назад огоньки. Олег вертел в пальцах никелированный браунинг-зажигалку. Потом вдруг потерся щекой о мое плечо и сказал негромко:

— Спасибо…

Подмывает желание написать, что сказал он это с той же интонацией, как когда-то девочка под откосом стрелкового стенда. Но не хочется врать. Он произнес это «спасибо» скомкано и торопливо. И все равно у меня затеплело в душе.

— Да ладно, чего там… — пробормотал я. — А зажигалки и правда хороши. Будет память про путешествие…

— Я не про зажигалку, — объяснил он в полголоса. — То есть и про нее, но… спасибо, что показал мне открытое море…

Вот так.

Насколько я знаю, больше брат никогда не видел открытого моря…

Однако вернусь в Володькин двор, в тот сентябрьский день, когда мы валялись на растрепанном сене и рассуждали про горизонты.Я согласился с Володькой, что да, морской горизонт, наверно, «самый-самый горизонтальный». Но тут же решил, что пора поделиться с приятелями своим недавним открытием.

— А зато я знаю, как сделать, чтобы горизонт стал совсем рядом.Будто тыодин-одинешенек на всем земном шаре.

— Так не бывает, — сразу сказал Виталик.

— А вот и бывает! Сам видел!

— Лучше скажи честно, что ты это придумал. Тогда мы не будем смеяться, — пообещал Виталик.

— Смейся хоть до лопанья пуза! А я правду говорю!

Володька смотрел молча и внимательно. Он был умнее Виталика (да и меня тоже). И, конечно, сразу уловил в моих словах правдивую суть. И наконец спросил:

— А как это? Можешь показать?

— Конечно, могу! Только не сейчас…

— Ага, сразу заотпирался! — уличил меня правдолюбивый Виталик.

— Ничего не заотпирался! Просто надо идти в специальное место! Пойдем завтра!