О. Что я могу сказать? Я имею в виду, не зная обстоятельств того времени, того, как это возникло… Поскольку мне неизвестно, какое значение для выживания той культуры мог иметь этот обычай, я не могу сказать, что он в этом смысле плох. Если бы затем я сказал: «Этот обычай был присущ моей культуре, и она научила меня говорить, что он плох, значит, я говорю, что он плох…»

[О креативности и собственном «я»]: Когда я закончил писать «По ту сторону свободы и достоинства», мною владело очень странное чувство, будто это даже не я автор этой книги. Я не в том смысле, в каком люди иногда заявляют, что это не они сами, а их другое «я» пишет за них книги и тому подобное. Я имею в виду, что это естественным образом следует из моего поведения, а не из-за чего-то, что называлось бы «мной» или моим «я» внутри меня…

Человек не творец… не в том смысле, что не создавались великие книги или великая музыка. Конечно, создавались! И человек в этом очень важен. Вопрос в том, видите ли, что на самом деле происходит, когда происходит акт творчества. Если вы считаете, что Бетховен был человеком, наделенным особого рода гением, что и позволило ему из ничего (на пустом месте) написать девять выдающихся симфоний, значит, вы просто ошибаетесь и мало преуспели бы в амплуа учителя музыки. А теперь представим противоположное: вы считаете Бетховена человеком, который в самом юном возрасте напитался всей музыкой своего времени, а затем под впечатлением событий, случившихся лично с ним, несчастий, жизненных сложностей, внес в музыку нечто новое, и это дало столь блестящий результат, что он и дальше продолжал идти этим новым открытым им путем, поскольку получал мощное подкрепление своему сочинительству. Вот это уже совсем другая точка зрения, и Бетховен – да, действительно, великий человек.

В. А вам не приходило в голову, что, возможно, существует некоторая часть человеческого поведения, которую не объяснишь, следуя этой вашей логике?

О. Ну, всегда можно сказать, что, наверное, остается нечто в человеческом поведении, что еще не получило объяснения или не может быть истолковано, но это то же самое, как если бы вы сказали Ньютону, что есть некоторое количество физических тел, не подчиняющихся закону гравитации. Но только где они?

Сэмюэл Батлер[957]… утверждал, что курица – это всего лишь способ для яйца произвести другое яйцо. Сегодня генетики скажут вам то же самое: организм… – это всего лишь нечто, что временно используется для того, чтобы могли выживать гены. Так вот, я думаю, что все это относится и к культурам. Я написал статью для Поэтического центра Нью-Йорка «Как рождается стихотворение». Я сравнил этот процесс с рождением ребенка. Но читатели невзлюбили мою аналогию, поскольку я сказал, что… мать – это всего лишь способ для оплодотворенной яйцеклетки произвести на свет другие оплодотворенные яйцеклетки.

Когда я учился в средней школе, огромное впечатление на меня произвела книга по ботанике, где подробно описывалась редька. Меня обвиняли в том, что я воспринимаю себя так же, как воспринимаю редьку, и думаю, что это, видимо, так и есть. В первый год редька наращивает огромный мощный корень. На следующий выпускает побеги, дает цветы, а потом и семена. И наконец, все это скукоживается и усыхает, и, когда семена созревают, растение уже погибло. И сама редька, стало быть, – это всего лишь способ для ее семян произвести новые семена. И вот я утверждал, что это так же верно и в отношении поэта: поэт – это просто способ для литературы наплодить еще больше литературы. И в этом смысле с поэтом происходит что-то, какие-то вариации происходят в «генетике», и вот появляется нечто новое, но вовсе не благодаря самому поэту. Не он, а его персональная судьба, прочитанные им стихотворные сочинения, критика, которую получили его произведения, и прочее подобное – вот что несет ответственность за его творчество. И должны ли мы почитать его за это? Да, мы отдаем ему должное, потому что это способ, каким мы побуждаем людей делать те или иные вещи, но с научной точки зрения это незаслуженно. Если спросить, а что человек внес лично от себя, то, думаю, ответом будет: ничего.

Для анализа эффекта наград нам, вероятно, вполне достаточно было бы определить внутреннюю мотивацию как желание взяться за какое-либо дело ради самого этого дела, иными словами, просто ради удовольствия, которое оно доставляет[958]. Это определение отчетливо контрастирует с определением внешней мотивации, которая означает, что человек занимается делом в силу каких-то иных выгод, чем те, которые принесет ему само его выполнение. Однако если мы глубже вникнем в этот вопрос, все окажется куда более спорным и, во всяком случае, более интересным для кого-то из нас. Я хотел бы затронуть несколько вопросов, споров и сложностей, которые возникают, когда размышляешь о внутренней мотивации (ВМ).

Идея ВМ сама по себе противоречива в некоторых аспектах, поскольку неявно подтверждает, что дела, которыми занимаются люди, не всегда инициированы силами, внешними по отношению к их «я». При том что действием внешних сил можно объяснить часть нашего поведения, мы могли бы, и это даже необходимо, обратиться к иным мотивационным системам, которые фокусируются на нашей внутренней сфере. Бихевиористы, что неудивительно, не проявили благосклонного внимания к дискуссиям на тему ВМ, поскольку ее исходная посылка бросает вызов самой основе их системы взглядов. На такие дискуссии бихевиористы реагируют или отрицанием ВМ, или же – что, в сущности, дает тот же результат – стараются втиснуть ее в свою систему координат. Если нечто выглядит как побуждение, идущее изнутри, то причина, как настаивают бихевиористы, всего лишь в том, что мы пока еще не вскрыли реальных (внешних) его причин. (Подробнее о реакции бихевиористов на критику см. в приложении В.)[959]

Если оставить эту полемику, то окажется довольно мало противоречий в среде сторонников серьезного отношения к концепции ВМ, которые, правда, еще не пришли к общему согласию относительно ее смысла. Для начала нам надо решить, определять ли ВМ от противного (в частности, как нечто движущее человеком, когда он что-то делает, не ожидая за это награды), в утвердительном ключе или и так и так. Первое определение, от противного, удобно для проведения экспериментов и применяется явно или неявно рядом исследователей: они регистрируют, насколько часто или насколько долго испытуемые занимаются какой-либо деятельностью, когда внешних выгод от ее исполнения не ожидается. Эта методика, как я объясню ниже, подняла ряд настораживающих вопросов.