Прошло полчаса. Боголюбов закурил, сидя на скамейке под кедром – возле столовой. Из раскрытого кухонного окна тянуло чем-то вкусным. Доктор дня два уже, кажется, ничего по-настоящему не ел, только табак проклятый… Он свирепо швырнул сигарету в железную бочку, врытую в землю.

Из окошка выглянула пожилая кухарка.

– Стряслось чего-нибудь, а, батюшка? Так куришь…

– Граф исчез куда-то, – слукавил доктор. – Вы не видели?

– О, господи! Сбежал? На цепи энтих графьев надо держать, а вы с ними валандались. Разбаловали, батюшка.

Заспанный завхоз прошёл во двор конюшни. Побродил там, проверяя порядок. Заглянул в денник, в другой. И через несколько минут прибежал, встревоженный – споткнулся под кедром и чуть не упал к ногам Боголюбова.

– Горислав Николаич! Лошадь пропала!

– Как это – пропала? Где? Куда?..

– Не знаю…

Доктор покачал головой, изображая изумление.

– Час от часу не легче! А ты куда смотрел?

– Дак что мне с ними – спать, что ли, в обнимку? С конями этими…

– А кто у нас за сторожа? Не ты ли? Две ставки от жадности взял, а толку-то нет!

Продолжая наигранно гневаться, Боголюбов заглянул вовнутрь конюшни. Пахло сеном и сухим овсом. Он постоял возле пустого денника, сколоченного из горбылей. Посмотрел на оттиск лошадиного копыта – подковой обозначенная лунка на земле неподалёку от денника золотилась крохотным солнечным пятнышком: свет проникал в какую-то дырку от сучка.

И вдруг он поймал на себе взгляд завхоза – плутоватый, насмешливый.

– Горислав Николаич, и седла где-то нетути! – Завхоз развел руками и с легкой подковыркой продолжал: – И эта Гнедуха чего-то вспотела! Во, видите. Бабки сырые и холка в поту…

– Вспотела? Странно! – ненатурально удивляясь, Боголюбов округлил глаза. – Влипли мы, однако, в весёлую историю. Искать надо графа, так его растак! Завтра санитарная машина за ним должна из города приехать, а мы… не уследили, не укараулили…

– Худо дело, худо, – согласился Ярыгин. – Форменный скандал в крайздраве!

Доктор помрачнел.

– Да вам-то что? – сказал он, вспомнив про увольнение. – Вас это теперь не касается.

– Ну, как же не касается? Коснулось, Горислав Николаич, – негромко намекнул завхоз. – Сон мне снился нынче на заре: двое верхом на лошадях поскакали с нашего двора.

– Ну, мало ли что снится…

– Это верно. А я у вас хотел спросить: не знаете, к чему такие сны? – физиономия Ярыгина скривилась в ехидной улыбке.

– Ты вот что… – строго одёрнул доктор, – девкам будешь ухмыляться так!.. Завтра придёт машина, – он помолчал, успокаиваясь. – Собирайте вещи. Я вас не задерживаю.

В чистых небесах над перевалом неожиданно загрохотало – чёрная туча выползала из-за каменной гряды. Первые капли побежали вприпрыжку, травинки пригнули в ограде, продырявили пыль на дороге…

Дождь продолжался около суток.

Грунтовую дорогу расквасило так, что даже на своих двоих не продерёшься по грязи, не говоря уже про машину, которая должна была приехать из города. Потом, когда подсохло, беглеца искали по всей округе. Надеялись на то, что он в непогоду далеко не мог уйти или уехать верхом.

Опоённый ливнем, а теперь облитый солнцем, Горелый Бор дымился тонкой ароматною испариной, в которой были смешаны запахи живицы, ягоды, земли и грибов. Проверили окрестные избушки рыбаков и охотников. Пусто. Шалаши на покосах проверили. Нет…

А через несколько дней на маяке обнаружили осёдланную лошадь, на которой скрылся Чистоплюйцев. Но самого беглеца не нашли.

16

Год спустя Болеслав Николаевич оказался в Москве в командировке и узнал, что «граф» долгое время жил в столице. Ночью кантовался на вокзалах, а с утра пораньше ехал к новому зданию Президиума Российской академии наук, построенному на Воробьёвых горах. У него там было немало знакомых и даже друзей – среди нескольких тысяч научных сотрудников, среди академиков, которых было сотни три или четыре, среди членов-корреспондентов, числом доходящих до тысячи. Много, много было учёного народа – не протолпишься по коридорам, по всяким приёмным, которые неспроста зовутся предбанниками; взопреешь, пока дождёшься очереди. Но Чистоплюйцеву не занимать упрямства и терпения. Он высиживал длинные очереди, добивался приёма. Сначала он пробился к одному академику-секретарю отраслевого отделения, тот выслушал его и даже «законспектировал» – поминутно всё что-то записывал дорогою сверкающей самопиской. А потом спокойно отфутболил Ивана Ивановича.

– Вам с вашей проблемой, – сказал вальяжный академик-секретарь, – лучше всего обратиться…

– Да ведь это же… – загорячился посетитель, – не моя это проблема! Как вы не поймёте? Сухой потоп – это проблема всей страны! Проблема всех грядущих поколений!

– И всё-таки, – спокойно продолжил академик-секретарь, – с этой проблемой вам лучше всего обратиться в кабинет номер сто тридцать три дробь тринадцать.

– Да я уже там был! Они сюда направили!

– Сюда? Вот ослы… – поднимая трубку, пробормотал академик. – Аллё! Аллё! Да где ж они?.. Нет, не отвечают.

– Вот и я им так сказал, – признался Чистоплюйцев. – Вы ни за что тут, говорю, не отвечаете! Вы тут, говорю, сидите, только штаны зазря протираете!

Академик-секретарь задумался, глядя в окно.

– Ну, а что же им теперь? – пробормотал он. – Без штанов сидеть на службе?

Чистоплюйцев около месяца, если не больше, настойчиво ходил по кабинетам. Потом ему закрыли вход в здание Президиума Российской Академии Наук – мордастые охранники с оружием на толстых бабьих задницах перестали пропускать его на вахте. И тогда он стал звонками бомбардировать кабинеты чиновников, но это было делом бесполезным – секретарши быстро вычислили его и не соединяли со своими шефами. И тогда он стал писать во все инстанции, которых по Москве – не сосчитать. И снова дописался до «турецкого султана». И угодил, в конце концов, на подмосковную «Канатчикову дачу» – психиатрическую больницу имени Кащенко. Там он тоже развивал теорию всемирного сухого потопа… Затем следы Ивана Ивановича пропали. Знакомые коллеги с «Канатчиковой дачи», пожимая плечами, невнятно объяснили Боголюбову: то ли скончался в жёлтом доме вышеназванный граф, то ли сбежал за границу.

Много позже Болеславу Николаевичу попалась в руки зарубежная газета. Чистоплюйцев действительно оказался на Западе. Прекрасный специалист в области биосферных исследований, он вызвал бурный интерес в научных кругах. Американский журналист в беседе с ним воскликнул:

– О! Нам такие «сумасшедшие графья» нужны, господин Чистоплюйцев!..

* * *

Будучи в Москве в Министерстве здравоохранения, Боголюбов настоятельно требовал: лечебницу душевнобольных надо срочно убирать из Горелого Бора; находится на месте бывшего тюремного лагеря – это пагубно действует на психику не только больных, но и здоровых: «Не захочешь, да сойдешь с ума!»