В министерстве обещали разобраться, но эти разборки сводились к тому, что Москва строчила казённые бумаги в захолустный Красноводск, а те – из города в район строчили. А из района уже звонили самому Боголюбову, и просили и требовали угомониться.

Замкнутый круг получался.

И опять он ехал в командировку, наивно полагая, что если он лично изложит проблему – его не могут не услышать. А Москва, она ведь зачастую, слышит только себя самоё.

* * *

Пока Болеслав Николаевич находился в командировках – чиновники решили сами действовать, порядок в больнице наводить.

Мальчика в белой рубахе с Негасимой Свечою увезли куда-то из Горелого Бора, чтобы, мол, пожара не наделал.

Боголюбов приехал в краевой отдел здравоохранения и стал выпытывать:

– А где он? Куда увезли?

Чиновники вертели глазками – старались не смотреть на него.

– Мы не знаем, где… Мы не имеем права говорить…

– Что значит – не имеете? Какой такой секрет?

– Вы не кричите, Болеслав Николаич. Не надо. Вы же, извините, не у себя в дурдоме.

– Нет, – согласился он, стараясь быть спокойным, – я у вас в дурдоме, это верно.

– А вот хамить не надо!

– И я вам тоже самое хотел сказать!

В общем, в краевом отделе здравоохранения произошел грандиозный скандал. Кончилось тем, что Боголюбов вынужден был покинуть Горелый Бор.

Началась волокита с назначением на новое место. В крайздраве считали Болеслава Николаевича сомнительным человеком, замешанным «в тёмных делах со спекуляцией мёдом». Твердили, что он «создает больным невыносимые условия – психи от него даже сбегают». Короче говоря, доктору вежливо дали понять, что на беловодской стороне с вакансиями туго.

– Может, куда в другую сторону поехать счастья попытать? – подсказал ему один чиновник-доброхот. – В Крым, например.

– А что в Крыму? – угрюмо поинтересовался доктор.

– Там есть одно чудесное местечко в клинике – должность заведующего. Правда, море далековато. Ну, так и наше море тоже скоро будет далеко. – Чиновник улыбнулся, рисуя перспективу: – Старик! Зато под боком у тебя будет плескаться Бахчисарайский фонтан, по которому бродит тень Пушкина, страстно любимого тобой. Рядом – древний пещерный город Чуфут-Кале…

– И что мне в этом городе? В этих пещерах?..

– Да это я просто к примеру. К тому, что там есть куча всяких прелестей, так что, старик, соглашайся, не прогадаешь…

«Старик» – а в последние годы он если не состарился, то сильно повзрослел, заматерел и даже обзавёлся ранними сединами – «старик» отказался. Для него это оказалось делом принципа. Не хотел уезжать побежденным. От графа Чистоплюйцева он знал историю белого храма во ржи, знал, как его далёкий родич – матрос по фамилии Волков, а по существу Боголюбин – последнюю свечу когда-то грудью защищал от пули.

«Мой черед настал теперь! – хмурился доктор. – Надо сберечь от вертопрахов Негасимую Свечу!»

17

В небесах над городом – почти не шевеля крылом – едва ль не по целому часу парил какой-то залётный орёл, обладающий фантастическим зрением. «И чего он тут ищет, среди камней? – думал Боголюбов, запрокинув глаза к небесам. – Учитель, помню, говорил мне: орлы и беркуты обладают волшебным глазом, и там, где человек видит простую глянцевую фотографию – орёл может увидеть целое звёздное скопище всевозможных разноцветных точек… А кроме этого, орёл обладает способностью различать цвета – большая редкость среди птиц и животных…»

Болеслав Николаевич – после разговора с чиновниками краевого здравоохранения – глубоко задумался над своим «светлым будущим». Человек задумчивый, как правило, смотрит под ноги – дума голову тяжелит. А Боголюбов наоборот – старался смотреть в небеса, как будто ждал подсказки от Всевышнего. И вот этот могучий орёл, подолгу паривший над городом, и орлиное зрение, способное до мельчайших подробностей рассмотреть фотографию – это была своеобразная подсказка свыше; как в буквальном смысле, так и в переносном.

С юношеской поры Боголюбов занимался фотографией. Нравилось ему снимать пейзажи, делать портреты родных и друзей. И вот теперь – в период вынужденного безделья – вдруг осенило.

Он зашел к знакомому журналисту в редакцию газеты морского торгового порта, перетолковал с ним и временно устроился фотокорреспондентом. А что такое «временно» в России? Бараки – эти временные хибары – десятками годов стоят по нашим городам и весям; люди рождаются там и умирают – поколение за поколением. Или какую-нибудь дорогу построят на скорую руку – временно, конечно, – только сейчас бы машины как можно скорее прошли, а потом уже построят капитальную. Но проходят годы, а старая дорога так и остаётся – на полях или горах – и никто уже не помнит, что она была задумана как «временная».

Вот так же, примерно, вышло и с Боголюбовым. Три с половиной года он проработал «временным» фотокорреспондентом. Неожиданно как-то втянулся он в эту работу. На катерах, на пароходах – и даже на военных кораблях – неоднократно обошёл он окрестные побережья и воочию убедился, как быстро высыхает беловодское море. Береговая линия отодвигалась не по дням – по часам. У Боголюбова на этот счёт накопилось много фотодокументов. И он однажды сделал сердитый репортаж под названием: «Жуткие сказки лукоморья». Но вышел материал с другим названием и половину снимков заменили – получился милый лирический этюд, увенчанный стихами Б. Пастернака:

Глухая пора листопада,

Последних гусей косяки.

Расстраиваться не надо —

у страха глаза велики!

Пусть ветер, рябину занянчив,

Пугает её перед сном.

Порядок творенья обманчив,

Как сказка с хорошим концом.

В последнее время нервы стали сдавать. Сгоряча Болеслав Николаевич ворвался к редактору и нагрубил.

– Сколько вы будете проституцией заниматься? Ответьте! Я понимаю, что журналистика – самая древняя…

– Старик, не надо, не кричи. Ты не у себя в дурдоме, – успокаивал редактор. – Эка беда! Завтра пустим твои снимки. Завтра будет место на первой полосе.

– Спасибо. Как сказал Павлик Морозов, в жизни всегда есть место подлости!.. Дело не в снимках! И вы это прекрасно понимаете! Сказка с хорошим концом? Кому очки втираете? Себе? Народу?.. Где мой очерк про Ивана Чистоплюйцева? Сколько лет назад он предрекал этот «хороший конец» вашей сказочки?

Редактор – молодой, самоуверенный – смотрел на него, как на человека из сумасшедшего дома.

– Старичок, я тебе ещё раз говорю: сбавь на полтона. Я на прошлой неделе в набор уже отдал тот очерк, и вдруг выясняется: твой граф – изменник Родины! Лишён гражданства СССР, лишен наград.

– И Солженицын был лишён гражданства!.. И у наших маршалов – у Рокоссовского и у других – отбирали награды… А потом вернули – простите, мол, товарищи, ошибочка…