грехах и Пяти ослушаниях возродится к жизни иной, если, раскаявшись, встанет на путь добра! Не отчаивайтесь, полагая, будто добродетель ваша слишком ничтожна; если будете молиться от всего сердца, будда Амида встретит вас у врат рая! Ибо сказано: «Провозглашающий от чистого сердца святое имя обретет жизнь вечную в обители рая!» Это означает: если человек будет искренне, от всего сердца, провозглашать имя Будды, он достигнет Чистой райской земли, что лежит на закате… И еще сказано: «Покайся чистосердечно!» Это означает: если человек будет постоянно призывать имя Амиды, сердце его очистится от греха… Ибо сказано: «Имя будды Амиды подобно острозаточенному мечу, отсекающему все греховные страсти!» Соблюдайте эту заповедь, и демоны не посмеют приблизиться к вам! И еще сказано: «Провозглашай имя будды Амиды, и развеются все твои прегрешения!» Соблюдайте эту заповедь, и отпустятся все грехи! Простота — вот главный смысл вероучения Дзёдо — Чистой земли. Все, о чем я только что вам поведал, его главная суть. Но сподобится ли человек возрождения к новой жизни — целиком зависит от того, есть ли вера в его душе. Нужно веровать искренне и глубоко, паче же всего — не питать никаких сомнений! Уверуйте всей душой в эти главные догматы веры, постоянно помышляйте о Будде, и пусть уста ваши не забудут при этом провозглашать его благодатное имя! Призывайте его всегда, в любой час, в любом месте, при любых обстоятельствах, во всех четырех состояниях — идете или стоите, лежите или сидите; поминайте его при каждом из трех деяний — тела, уст, помыслов, — и нет ни малейших сомнений, что в час кончины вы навеки покинете мир сей, где несть предела страданиям, и вновь возродитесь к вечной жизни в обители рая, откуда уже нет возврата в мир скорби! — так поучал его святой старец.

— Я хотел бы воспользоваться этой счастливой встречей, — сказал князь Сигэхира, несказанно обрадованный словами старца, — чтобы получить от вас посвящение в духовное звание и соблюдать все заветы… Но для этого нужно, наверное, прежде принять постриг?

— Нет, это самое обычное дело, когда человек, не ставший монахом согласно всем правилам и обрядам, посвящается в духовное звание и соблюдает заветы веры! — ответил старец и, приложив ко лбу Сигэхиры бритву, сделал вид, будто сбривает ему волосы, а затем преподал ему все Десять заветов, и Сигэхира, прослезившись от радости, воспринял эти заветы и соблюдал их.

Старец, тоже растроганный до глубины души, со стесненным сердцем, обливаясь слезами, разъяснил ему смысл всех заветов. Сигэхире очень хотелось преподнести старцу какой-нибудь дар, как то положено при посвящении в монахи. Он попросил Томотоки доставить в темницу прибор для туши, хранившийся у одного знакомого самурая, и преподнес эту тушечницу старцу.

— Не отдавайте ее никому, пусть она постоянно будет у вас на глазах! При взгляде на нее думайте: «Вот тушечница, принадлежавшая Сигэхире!» — и молитесь за мою душу! А если будет у вас свободное время, прочитайте за упокой моей души хотя бы один свиток сутры! — так говорил он, проливая обильные слезы, и старец, не в силах найтись с ответом, молча спрятал тушечницу на груди, в складках одежды, и удалился, утирая слезы рукавом монашеской рясы.

Сказывают, что отец Сигэхиры, покойный Правитель-инок, как-то раз преподнес Сунскому двору[565] много золотого песка, и сунский император прислал ему эту тушечницу в качестве ответного дара. Надпись на тушечнице гласила: «Великому правителю Японии, на мыс Вада».

6

Путешествие по приморской дороге

Меж тем решено было отправить Сигэхиру в Камакуру, ибо князь Ёритомо настойчиво требовал доставить пленника к нему в ставку. Сперва Сигэхиру передали из-под стражи Санэхиры Дои в усадьбу Куро Ёсицунэ, а в десятый день третьей луны того же года отправили в Камакуру под охраной Кагэтоки Кадзихары. Уже тогда, когда, пленного, его привезли из западных земель в родную столицу, сердце его сжималось от боли, теперь же, когда ему предстояло миновать заставу Встреч, Аусака, и держать путь на восток, нетрудно понять, что творилось у несчастного на душе!

       К берегу Синомии[566]

         вышел пленник, к заросшему яру,

В древние годы Энги

         обитал здесь поэт Сэмимару[567],

Сын государя Дайго,

         нелюбимый, четвертый по счету,

Внемля неистовству бурь,

         здесь, бывало, играл он на кото.

Целых три года подряд

         приходил сюда некий вельможа

В ясные летние дни

         и ненастные зимние тоже.

Ветер ли, дождь или град,

         к ветхой хижине шел Хиромаса

И, притаившись в саду,

         слушал цитру до позднего часа.

Он же поведал друзьям

         три напева, три чудных мотива,

И сохранилась в веках

         эта музыка, дивное диво…

Вспомнил предание князь,

         о поэте, в лачуге живущем[568], —

Снова взгрустнулось ему

         о былом, настоящем, грядущем.

Холм Аусака давно

         скрыли кручи, туманом одеты.

Гулко копыта гремят

         по мосту Карахаси, что в Сэте.

«Жаворонок в вышину

         над селением Нодзи взовьется…

Рябью подернута гладь

         бухты Сига»[569], как в песнях поется…

Вот и Кагами-гора,

         что прозвали в народе Зеркальной.

Хира, скалистый хребет;

         замаячил над пустошью дальней.

К югу от Хиры свернув,

         горных тропок минуя излуки,

Преодолели они

         перевал через гребень Ифуки.

И лишь немного спустя

         вышли к Фуве, дорожной заставе[570].

Да, на заставе приют

         каждый путник потребовать вправе,

Но бесприютна душа

         на дворе постоялом, в харчевне.

Дело иное привал

         у заставы заброшенной, древней.

Где и развалины стен,

         и обломки затейливой крыши —

Все навевает печаль,