Ян Хин-шун) или же, на худой конец, ограничиться заботой о теле ("...трудится ради нужд тела" — переводит Р. Вильгельм). У ранних комментаторов этого, однако, нет — для них "утроба" не орган переваривания пищи, а место, где свершается таинственный процесс "возгонки" Духа. "Утроба есть вместилище Дао, — поясняет Небесный наставник Чжан, — где жизненная сила ци постоянно стремится к плодоношению". "Сосредоточься на своих пяти органах, отринь шесть чувств, обуздай свои устремления и жизненную силу, пестуй дух свой и просветленность", — поясняет "Старец с берегов Желтой Реки" слова об отношении мудрого к своей "утробе". А о ненасытной алчности глаз говорит так: "Не бросай суетных взглядов, ибо от суетных взглядов водоем Мировой спермы изливается наружу".

Старец предостерегает неведающего от поллюции праны; вожделеющие глаза бесплодно рассеивают вовне жизненную силу ци, которая так нужна для Великого свершения — взращивания и сбора космического урожая, когда Мировая сперма, Духовное семя (цзин), прорастает в теле человеческом и, питаемое жизненной силой ци, обращается Духом (шэнь). А потому: "Откажись от "тех" суетных взглядов глаз и обрети "это" взращивание духа в утробе" (там же).

Судя по всему, под "утробой" имеются в виду расположенные в области брюшной полости два "киноварных поля" (даньтянь), особенно главное из них, расположенное на три пальца ниже пупка и чуть в глубине тела. Это поле соответствует йогической чакре и, по воззрениям даосов, представляет собой место расположения божественного треножника, в котором тело адепта способно выплавить волшебную "пилюлю бессмертия".

Источник: Лао-Цзы. "Книга Пути и благодати" пер. И. Лисевича, 2002, стр. 71

13. Довольствоваться позором ("Почет и милости есть как бы предостережение. Цени великие печали подобно телу своему....")

Почет и милости есть как бы предостережение.

Цени великие печали подобно телу своему.

Что это значит, "почет и милости есть как бы предостережение"?!

Почет есть нечто низкое:

Со страхом обретаешь его,

Со страхом и теряешь,

Поэтому и говорят: "почет и милости есть как бы предостережение".

А что же значит: "цени великие печали подобно телу своему"?!

Великие печали я имею,

Поскольку обладаю телом,

Когда же у меня не станет тела,

О чем печалиться?!

Тому, кто ценит мир, как собственное тело,

Пожалуй, можно мир вручить.

Тому, кто любит мир, как собственное тело,

Пожалуй, можно мир доверить!

Комментарий И.С. Лисевича

Смысл стиха достаточно ясен, если не считать одного маленького нюанса: иероглиф, который мы даем в его буквальном значении — "тело", в переносном смысле употребляется для обозначения понятия индивида, человеческого "я". То, что в русском языке квалифицируется как "личность", в древнекитайском звучало бы как "телесность"; индивидуальность здесь идентифицировалась не с лицом, а с телом. В свою очередь, человеческое "я" слагается из страданий и скорбей — они составляют как бы эмоциональную плоть, в которую облекается Духовное семя. Здесь ориентированность в сторону внешнего мира играет свою роковую роль: мы страдаем, ибо придаем значение таким "низменным" вещам, как почет, слава, милости вышестоящих, которые с легкостью обращаются в свою противоположность. Отказываясь от собственного "я", человек отказывается и от своих скорбей, а лишаясь тела, он оставляет вместе с ним и все свои страдания. "Ежели у меня не будет тела и я воплощусь в Дао, буду естественно и легко вздыматься к облакам, входить и выходить там, где нет (ни малейшего) зазора, буду с Дао единым духом — какие у меня тогда будут печали?!" — восклицает по этому поводу "Старец с берегов Желтой Реки".

И разумеется, только человек, способный отказаться от личного ради блага других, может быть истинным Сыном Неба — ему спокойно можно вручить Поднебесную, точно так же, как растворившийся в "не-я" способен овладеть всем миром и оставаться его подлинным владыкой. Ну, а слава и монаршие милости могут служить для такого лишь напоминанием, что все бренно и переходит в свою противоположность; "Занимая высокий пост, он чувствует себя словно бы стоящим над обрывом". Впереди — только опасность, а быть может, и падение в бездну. Потому-то печали тела, страдания телесные предпочтительнее. Их следует ценить, ибо они есть нечто искони присущее человеку, он обретает их вместе с земным телом своим ради шествия по Пути. И они же есть залог будущего избавления от страданий. Так что не следует стремиться к славе и почету, которые служат знаком неблаговещим, являются предостережением для того, кто еще способен отказаться от честолюбивых замыслов. "Сильный и своевольный умирает недоброй смертью", — говорит Лао-цзы (стих 42). Как напишет впоследствии Цзя И (~ 201-169 гг. до н. э.) в своей знаменитой "Оде сове":

...Счастье ведет за собою несчастье,

Радость и скорбь толпятся у тех же ворот,

Зло и добро обитают в одних местах,

Вот царство У — было великим, могучим,

А Фу Ча потерпел пораженье,

Ли Сы в своих странствиях к славе пришел —

И от пяти казней скончался!

Как разделить нити счастья и бед,

Сплетенные в жгут?!

Судьбу предсказать невозможно —

Кто знает ее конец?!

(Перевод И.С. Лисевича)

Потому-то лучше довольствоваться положением презренным, подобно воде — символу Дао, которая всегда устремляется в места самые низкие (см. стих 8). Как будет сказано через полтысячи лет: "Кто унижает себя, тот возвысится" (Евг. от Матфея, 23, 12).

Вообще тема тела, как источника постоянных страданий, очень часто звучит в религиозной литературе; особенно она характерна для буддизма, который рекомендует относиться к страданиям с возможным стоицизмом. "Удалившиеся от мира относятся к телу своему как к ране, стараясь, однако же, не (слишком) обращать на нее внимание", — говорит, например, святой Нагасе на в "Вопросах царя Милинды" ("Милинда-пан-ха"). Тем более что рана существует только в этой жизни: как только человек "перестает жить во плоти, рана его более не беспокоит".

Переводя стих тринадцатый, мы в основном следовали за современными китайскими учеными. Однако существуют и другие толкования, более того — другая версия заключительных строк. Причем очень трудно судить, какая из двух версий древнее, поскольку обе они представлены уже в мавандуйских рукописях. Вторая редакция звучала бы следующим образом:

Тому, кто ценит мир, как собственное тело,